Заключая в апреле 1941 года пакт о нейтралитете с Японией, Сталин стремился избежать войны на два фронта – против Германии и Японии. Американский посол в Москве Лоуренс Штейнгардт писал: «Тем, кто утверждает, что советско-японский пакт представляет угрозу для Соединённых Штатов, я отвечаю, что Советский Союз имеет опасного соседа на западе и заинтересован в обеспечении мира на востоке. Я сам поступил бы точно так же на месте Советского правительства».
Сталин понимал, что советско-японский пакт о нейтралитете позволит Японии проводить операции на юге, не испытывая давления со стороны Советского Союза. Однако это не значило, что СССР был заинтересован в японо-американской войне. Москве было бы выгоднее, если бы США вступили в войну не в Азии, а в Европе.
После нападения Германии на СССР позицию американских правоконсервативных политиков выразил тогдашний сенатор, позднее президент США Трумэн: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии и пусть они убивают [друг друга] как можно больше».
Рузвельт не разделял такой взгляд. Накануне германского нападения на СССР он сообщил Черчиллю, что, если немцы нападут на Россию, он немедленно публично поддержит «любые заявления, которые может сделать премьер-министр (Черчилль), приветствуя Россию как союзника».
Вечером 22 июня Черчилль, выступая по радио, сказал: «За последние двадцать пять лет никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я», но, уничтожив русскую державу, агрессор бросит все силы против Великобритании; поэтому английское правительство окажет России и русскому народу «всю ту помощь, которая в наших силах». 24 июня и Рузвельт заявил о желании США «предоставить Советскому Союзу помощь, на которую они способны».
Однако решений за этими словам не последовало. Быстрое продвижение немецких войск вглубь СССР создавало впечатление, что Советы долго не продержатся. А в начале июля в Вашингтоне получили разведданные о том, что в ближайшее время Советский Союз подвергнется нападению Японии. Информация была получена благодаря тому, что американская разведка раскрыла японские дипломатические шифры.
3 июля, на следующий день после Императорского совещания в Токио, где рассматривался вопрос об ударе по СССР, заместитель государственного секретаря США Самнер Уэллес, вызвав советского посла Константина Уманского, сделал заявление: «По имеющейся у американского правительства достоверной информации, правительство Японии намерено аннулировать свой пакт о нейтралитете с СССР и совершить нападение на СССР. Американское правительство уверено в достоверности этой информации так же, как оно было уверено в подлинности информаций, сообщённых советскому послу в январе 1941 года об агрессивных намерениях Германии в отношении СССР».
Поблагодарив Уэллеса за информацию, Уманский задал ему ряд вопросов:
«1. Как сочетать эту информацию с самоочевидной боязнью японцев, что в случае нарушения ими мира они подвергнут свои жизненные центры риску разгрома со стороны нашей авиации, и собираются ли, по информации американского правительства, японцы вступить на путь развёрнутой наземной агрессии против нас, или, как многие в Вашингтоне полагают, на путь морской блокады. Уэллес ответил, что на основании полученной американским правительством информации у него создаётся впечатление, что аннулирование пакта о нейтралитете является делом самого ближайшего будущего, что боязнь удара нашей авиации остаётся серьёзнейшим фактором в расчётах японцев и что вполне возможно, что первым этапом их выступления против нас будет блокада, за которой, однако, в случае дальнейшего продвижения немцев, последуют и наземное, и воздушное нападение.
2. Я спросил Уэллеса, какова будет позиция американского правительства в случае, если события действительно пойдут по линии информации американского правительства. Уэллес ответил: «В случае враждебного выступления Японии против СССР, будь то блокада или прямое нападение, американское правительство наряду с политикой помощи СССР поставками немедленно прекратит всякие экономические отношения с Японией, как по линии поставок ей сырья, оборудования и нефтепродуктов, так и по линии намечавшихся финансовых операций, и нанесёт в этой области японцам ощутимый ущерб». На мой вопрос, не накопили ли уже японцы своими широкими и поныне продолжающимися закупками нефтепродуктов в США значительные ресурсы, Уэллес ответил: «К сожалению, это так». Уэллес добавил, что американское правительство надеется, что военные события на западной границе СССР не отразятся на количестве сосредоточенных на Дальнем Востоке Вооружённых Сил СССР».
Советский посол незамедлительно проинформировал Москву о содержании состоявшейся беседы.
Сведения о том, что опасность японского нападения на СССР нарастает, поступали в Москву не только от группы Зорге. Японскими дипломатическими шифрами накануне войны владели как американцы, так и советские разведчики.
В условиях опасности войны на два фронта советское руководство было крайне заинтересовано в конкретных действиях США по предотвращению японского нападения на СССР. 8 июля 1941 года нарком иностранных дел СССР Вячеслав Молотов в телеграмме послу Уманскому писал: «…нам особенно интересно было бы знать, какие меры американское правительство может и хочет принять для предотвращения или затруднения выступления против нас Японии и какова будет его позиция в случае такого выступления. Мы не хотели бы, однако, придавать слишком официальный характер нашим запросам по этому поводу, но нам представляется вполне естественным, чтобы Вы попросили свидания с Рузвельтом в связи с новым положением, созданным нападением на нас Гитлера… Вы могли бы указать, что недавнее заявление Уэллеса о желательности избежания новых конфликтов в Тихом океане не обязательно будет понято Японией как предупреждение против конфликта в прилегающих к нам водах и на материке. Спросите Рузвельта, не считает ли он, что более ясным и решительным заявлением, высказанным публично или в дипломатическом порядке непосредственно японскому правительству, Рузвельт мог бы значительно уменьшить шансы выступления Японии».
На состоявшейся 10 июля 1941 года беседе Уманского с Рузвельтом советский посол, выполняя инструкции Москвы, настойчиво просил президента чётко дать понять японцам, что их направленные против СССР действия побудят США принять конкретные меры. Сообщая о содержании беседы, советский посол доносил:
«…Я заявил Рузвельту, что, возможно, позиция Японии ещё окончательно не определилась и не ясна самому японскому правительству, внутри которого, по-видимому, происходит борьба, но что именно поэтому было бы крайне важно, чтобы американское правительство «помогло» японскому правительству ориентировать свою политику в мирном направлении, дав публично или дипломатическим путём понять японцам, что всякие авантюры против СССР на море и на материке вызовут со стороны США такие-то и такие-то конкретные мероприятия. Мне кажется, что подобное чёткое, недвусмысленное заявление подействовало бы отрезвляюще, достигнув цели, в которой заинтересованы оба наших правительства: воспрепятствовать или по меньшей мере затруднить агрессию Японии против нас, нарушению ею свободы морей в Тихоокеанском бассейне… Однако Рузвельт избежал ответа по вопросу об американском предупреждении Японии. Я заявил Рузвельту, что мы отнеслись с должным вниманием к дружественному сигналу Уэллеса о враждебных по отношению к нам намерениях Японии, но, как видно из моей недавней беседы с Уэллесом и из сообщений прессы, внутри японского правительства ещё есть колеблющиеся и отнюдь не поздно авторитетно нажать на него способами, которые американское правительство сочтёт правильным избрать…
Рузвельт зачитал мне цитаты из трёх явно приготовленных для беседы со мной шифровок как подтверждение противоречивой информации о политике Японии:
а. Шифровка из Чунцина сообщает из китайских источников, что японцы взяли твёрдый курс на нападение на нас, избрав закрытие Сангарского пролива и пролива Лаперуза в качестве первого этапа;
б. Шифровка из не названного мне Рузвельтом источника о том, что японцы сконцентрируются на проникновении в Южный Индокитай, создании там морских и воздушных баз и затем на проникновении в Сиам для последующей атаки в тыл Сингапуру и в Голландскую Индию, и что немцы рекомендуют японцам идти именно в этом направлении, не рисковать на данном этапе столкновением с нами, а связывать американские и английские силы в Тихом океане, выжидая германской «победы» над нами, после которой японцы должны будут ударить по СССР. В качестве «цены» немцы обещают японцам наше Приморье;
в. Шифровка из китайского источника в Берлине сообщает о том, что японцы, как только договорятся через немцев в Виши о расширении их зоны влияния в Индокитае и без военных действий закрепятся там, перейдут к блокаде берегов СССР и затем нападут на него.
Рузвельт заявил, что эта противоречивая информация о намерениях Японии, затрагивающих и американские, и советские интересы, действительно отражает глубокий раскол внутри правящих кругов Японии, часть которых боится упустить выгодный момент для агрессии, а другая часть более реалистически осознаёт экономическую слабость Японии, истощённость народа, опасается экономических репрессий со стороны американского правительства, боится воздушного удара со стороны СССР. Рузвельт в заключение этой части беседы заявил следующее: «Если всё же случится так, что возьмут верх авантюристические элементы, то я надеюсь, что ваша авиация выберет хороший, ветреный день и засыплет картонные города Японии доброй порцией зажигательных бомб. Японский народ не виноват, но, видимо, не будет другого средства дать понять правителям Японии безумие их политики за последние годы. Тогда они поймут. Не сомневаюсь в вашем воздушном превосходстве над японцами. По нашим сведениям, у вас на Дальнем Востоке не менее двух тысяч самолётов, уже проявивших себя в стычках с японцами».
Как видно из этой беседы, Рузвельт ушёл от прямого ответа на поставленный Москвой вопрос. Стало также ясно, что в Вашингтоне не сделают практических шагов для предотвращения войны СССР на два фронта.
(Окончание следует)
***
Японский козырь Сталина
Почему Сталин отклонил попытки Рузвельта и Черчилля добиться открытия Советским Союзом второго фронта против Японии
На протяжении Второй мировой войны Сталин, Рузвельт и Черчилль в официальных высказываниях никогда напрямую не связывали открытие второго фронта с Японией. Однако связь эта учитывалась.
Как отмечал в своих мемуарах А.А. Громыко, было «совершенно ясно, что открытие союзниками второго фронта против Германии на западе связывается Вашингтоном с готовностью СССР помочь США на востоке». Вступление СССР в войну против Японии использовалось Сталиным как козырная карта на переговорах об открытии союзниками второго фронта.
Впервые намёк о зависимости советской помощи в войне против Японии с перспективой открытия Великобританией и США фронта в Европе был сделан Сталиным сразу после начала Тихоокеанской войны во время декабрьских бесед в Кремле с министром иностранных дел Великобритании Энтони Иденом.
6 июля 1941 года посол Великобритании в Москве Стаффорд Криппс обратился с письмом к Черчиллю, в котором писал: «Русские понимают значение для нас их сражений и, вполне естественно, они ожидают от нас каких-то практических мер в ответ за ту помощь, которую они нам оказывают».
12 июля 1941 года в Москве было подписано Соглашение о совместных действиях Союза ССР и Великобритании в войне против Германии. В нём говорилось:
«1. Оба правительства взаимно обязуются оказывать друг другу помощь и поддержку всякого рода в настоящей войне против гитлеровской Германии;
2. Они далее обязуются, что в продолжение этой войны они не будут ни вести переговоров, ни заключать перемирия или мирного договора, кроме как с обоюдного согласия».
Это соглашение не означало, что Великобритания брала на себя обязательство предпринимать какие-либо военные действия для облегчения положения СССР. Англичане считали более выгодным, воспользовавшись занятостью Германии войной с СССР, сосредоточить военные усилия на удержании своих колониальных владений на Ближнем, Среднем и Дальнем Востоке. Признавая, что русский фронт стал решающим, Черчилль считал, что пока германские войска заняты на этом фронте, вторжение в Англию невозможно. Не было оснований рассчитывать и на военную помощь США, где ограничивались лишь словесными обещаниями экономической помощи СССР. По стратегическим планам на лето 1941 года вступление американцев в мировую войну намечалось лишь на середину 1942 года. В наиболее трудный первый период войны Советскому Союзу приходилось полагаться только на себя.
Ситуация кардинально изменилась после начала Тихоокеанской войны. Терпя поражения от японцев, англо-американцы стали более серьёзно рассматривать вопрос об установлении с СССР союзнических отношений. Советское правительство было к этому готово. Ещё 3 июля 1941 года Сталин в своём выступлении по радио заявил: «В этой освободительной войне мы не будем одинокими. В этой великой войне мы будем иметь верных союзников в лице народов Европы и Америки… Наша война за свободу нашего отечества сольётся с борьбой народов Европы и Америки за их независимость…»
Зондируя позицию СССР по поводу возможности его сотрудничества в войне с Японией, Рузвельт и Черчилль помнили слова Сталина о том, что «военное положение СССР, равно как и Великобритании, было бы значительно улучшено, если бы был создан фронт против Гитлера на Западе (Северная Франция) и на Севере (Арктика)». «Фронт на севере Франции, – писал Сталин в послании Черчиллю от 18 июля, – не только мог бы оттянуть силы Гитлера с Востока, но и сделал бы невозможным вторжение Гитлера в Англию… Я представляю трудность создания такого фронта, но мне кажется, что, несмотря на трудности, его следовало бы создать не только ради нашего общего дела, но и ради интересов самой Англии. Легче всего создать такой фронт именно теперь, когда силы Гитлера отвлечены на Восток и когда Гитлер ещё не успел закрепить за собой занятые на востоке позиции. Ещё легче создать фронт на Севере…»
Ответ Черчилля на это послание сводился к тому, что «начальники штабов не видят возможности сделать что-либо в таких размерах, чтобы это могло принести Вам хотя бы самую малую пользу».
Всерьёз о будущей координации стратегических планов с СССР в Лондоне и Вашингтоне стали задумываться лишь после поражения немцев под Москвой. Становилось очевидным, что исход Второй мировой войны будет решаться не в Африке и на Тихом океане, а на советско-германском фронте.
В середине декабря 1941 года Черчилль, обращаясь к Сталину признавался: «Невозможно описать то чувство облегчения, с которым я каждый день узнаю о Ваших замечательных победах на русском фронте. Я никогда ещё не чувствовал себя столь уверенным в исходе войны».
Победа под Москвой могла стать началом полного разгрома Германии и ее сателлитов, если бы Великобритания и США решились выступить против нее уже в 1942 году. В труднейших условиях оккупации западных районов и эвакуации большого количества военных заводов вглубь страны военная промышленность СССР ценой огромных усилий снабжала фронт необходимым вооружением, но его хватало только для войск на советско-германском фронте. Это заставляло Москву отвечать отказом на просьбы американцев помочь в войне против Японии. В Лондоне и Вашингтоне чувствовали уязвимость своих позиций: провоцируя СССР на войну с Японией, англичане и американцы пытались возложить на него дополнительное бремя, но взаимностью не отвечали.
Совместные действия союзников в Европе, безусловно, значительно ускорили бы их победу во Второй мировой войне в целом, включая и тихоокеанский театр военных действий. Однако, заявляя о стремлении «британской нации и армии сразиться с врагом возможно скорее и тем помочь мужественной борьбе русской армии и народа», Черчилль фактически исключил возможность открытия второго фронта в 1942 году.
Гораздо больше уделял внимание взаимосвязи открытия второго фронта в Европе с помощью СССР в войне с Японией Рузвельт. 4 марта 1942 года он приказал Объединенному комитету начальников штабов (ОКНШ) представить соображения о возможностях ведения Советским Союзом военных действий против Японии в ходе продолжения им войны с Германией. Одновременно он поручил разработать планы совместных операций вооруженных сил США и СССР на дальневосточном театре.
Для Рузвельта было ясно, что рано или поздно Сталин присоединится к войне против Японии. Задача состояла в том, чтобы побудить Сталина сделать это как можно раньше. И открытие фронта на западе было одним из способов добиться этого. Во время бесед с Молотовым в конце мая – начале июня 1942 года Рузвельт подчеркивал, что руководство США «всячески желает создать второй фронт». Фактически президент обвинял в задержке открытия такого фронта англичан. Он даже пошел на то, чтобы указать в коммюнике по итогам советско-американских переговоров конкретный срок открытия фронта на западе. В текст опубликованного коммюнике было включено следующее положение: «При переговорах была достигнута полная договоренность в отношении неотложных задач создания второго фронта в Европе в 1942 году». Историки назвали это «загадкой Рузвельта».
Рассекреченные документы из личного архива Сталина несколько прояснили ситуацию. Стало ясно, что положение о втором фронте было включено в коммюнике по требованию Сталина. В телеграмме Молотову в Вашингтон от 3 июня 1942 года Сталин настаивал, чтобы «помимо всего прочего, был также упомянут вопрос о создании второго фронта в Европе и о том, что по этому поводу имеется полная договоренность». Рузвельт понял, что Сталину нужна такая формулировка даже в том случае, если в действительности открыть второй фронт в 1942 году не удастся. Важно было создать у Гитлера впечатление, что США и Великобритания могут выступить против Германии с запада в любой момент.
Рузвельт не хотел осложнять отношения со Сталиным, отказывая в его просьбе о четкой формулировке в коммюнике по поводу второго фронта. Тем более что президент твердо решил как можно скорее встретиться со Сталиным для обсуждения широкого круга вопросов, среди которых был и вопрос о советской помощи в войне с Японией.
5 августа 1942 года Рузвельт телеграфировал Сталину: «До меня дошли сведения, которые я считаю определенно достоверными, что Правительство Японии решило не предпринимать в настоящее время военных действий против Союза Советских Социалистических Республик. Это, как я полагаю, означает отсрочку какого-либо нападения на Сибирь до весны будущего года». Эта информация подтверждалась сведениями, поступавшими в Москву по линии разведки.
И всё же Рузвельт не отказывался от попыток склонить Сталина как можно скорее начать сотрудничать с Соединёнными Штатами в войне против Японии. Прибывший в Москву летом 1942 года для проведения военных переговоров официальный представитель США генерал-майор авиации Филлетт Брэдли во время встречи со Сталиным 6 октября, ссылаясь на личную особую заинтересованность президента, пытался напрямую выяснить, «каких взглядов придерживается Сталин в отношении американской помощи против Японии». Речь шла о возможности получения американскими ВВС баз на территории советского Дальнего Востока.
Понимая, что словами Брэдли говорит Рузвельт, Сталин разъяснил: «Наши отношения с Японией формально регулируются пактом о нейтралитете. Японцы несколько раз заверяли нас, что они не намерены нарушать этого пакта. Но в нашей стране невозможно найти хотя бы одного человека, который поверил бы этим заверениям. Японцы могут нарушить этот пакт и напасть на СССР в любой момент. Между Японией и СССР существуют в настоящее время отношения, которые можно было бы назвать вооруженным миром». Отвечая на предложение американской помощи в случае нападения Японии на СССР, Сталин вежливо, но твердо такую помощь отклонил, заявив, что «сейчас мы нуждаемся в помощи против Германии, с которой мы воюем». Это был прямой намек на отсутствие второго фронта в Европе.
Как известно, вместо обещанной высадки англо-американских войск на севере Франции в 1942 году США и Великобритания предприняли наступление в Северной Африке, что, хотя и осложняло положение Германии, но не препятствовало концентрации ее основных сил на юго-западном участке советско-германского фронта.
Выражая свое разочарование такой политикой союзников, Сталин 6 ноября 1942 года заявил в речи, посвященной 25-й годовщине Октябрьской революции: «Допустим, что в Европе существовал бы второй фронт, так же как он существовал в Первую мировую войну, и второй фронт отвлекал бы на себя, скажем, 60 немецких дивизий и 20 дивизий союзников Германии. Каково было бы положение немецких войск на нашем фронте? Нетрудно догадаться, что их положение было бы плачевным. Более того, это было бы началом конца немецко-фашистских войск, ибо Красная Армия стояла бы в этом случае не там, где она стоит теперь, а где-нибудь около Пскова, Минска, Житомира, Одессы. Это значит, что уже летом этого года немецко-фашистская армия стояла бы перед своей катастрофой. И если этого не случилось, то потому, что немцев спасло отсутствие второго фронта в Европе».
В фактических условиях отказа США и Великобритании от помощи Советскому Союзу военными действиями на западе у Сталина были все основания отклонить попытки Рузвельта и Черчилля добиться открытия на востоке второго фронта против Японии.
