Золото - эквивалент 80 млрд долларов – является весомым аргументом в разговоре двух стран о том, кто у кого остался в долгу после русско-японских отношений в прошлом веке. Известно, что пресловутое золото Колчака было найдено в Японии и есть документы (находятся в архивах МИД), позволяющие истребовать его. Нуждающийся в оружие Колчак, в чьи руки в те смутные времена попала часть золотого запаса царской России, торговал со многими странами, но большая часть драгметалла оказалась в японском "Иокогама Спеши банк".

В 2018 году в Москве была издана книга "Российское золото за рубежом: некоторые итоги поиска". Ее выход в свет готовила целая группа специалистов. Среди них был и экономист, специалист по золоту Валентин Катасонов. Юридическую экспертизу выполнил бывший генпрокурор Юрий Скуратов. В книге приводятся данные о закупках Колчака и золоте, которое японские интервенты захватили путем прямого грабежа зимой 1920 года. Тогда за границу без всяких расписок «уплыло» 55 тонн золота, отмечает «Царьград».  

В 1990-е годы в Токио начали уверять, что никакого российского золота в Японии нет. И России даже предлагали так называемый "индонезийский" вариант решения данного вопроса, то есть в обмен на приличные по размерам инвестиции.

И в нынешней ситуации, когда вопрос царских долгов (включая золото) был юридически урегулирован практически со всеми странами мира, кроме Японии, разговоры о Курилах и условиях заключения мирного договора необходимо строить, используя в том числе и «золотой» аргумент. Особенно принимая во внимание, что Япония, под чьей оккупацией во время Второй мировой войны находилась половина Азии и которая до последнего времени традиционно ориентировалась на Вашингтон, потребовала от России компенсаций за свое поражение. Хотите военных компенсаций? Тогда ответьте, где же наши десятки тонн царского золота?

***

Читать по теме:

Отрывки из книги И. Латышева

Как Япония похитила российское золото

Москва ∙ 1996 год

...

2. КАК ПОПАЛО “ЦАРСКОЕ” ЗОЛОТО В ВОСТОЧНУЮ СИБИРЬ

Как же оказалось золото, принадлежавшее российской государственной казне, в тех районах нашей страны, которые были оккупированы японскими интервентами?

Сегодня ответ на этот вопрос дает ряд публикаций в российской прессе, авторы которых провели предварительно; обстоятельное расследование. Из публикации явствует, что в начале первой мировой войны Россия обладала, одним из самых крупных; в мире золотых запасов. Его размеры в 1915 году составляли 1337,9 тонны. ^[ 13 ] Значительная часть этого золотого запаса хранилась в западных городах Российской империи, включая Варшаву, Киев, Ригу и Петроград. Неудачи царской армии на русско-германском фронте вызвали в правительственных кругах России опасения, как бы запасы золота, находившиеся в названных городах, не попали в руки противника. По этой причине в январе-феврале 1915 года началась эвакуация слитков золота и платины, а также золотых и серебряных монет в глубинные районы России, главным образом в Казань и Нижний Новгород. ^[ 14 ]

В дни, наступившие после февральского и октябрьского революционных переворотов 1917 года, в России началась смута. Отдельные районы страны перестали подчиняться властям в Петрограде, что привело летом 1918 года к началу гражданской войны. В Поволжье отряд противников большевиков — белогвардейских офицеров под командованием полковника В. Каппеля — выступил с оружием в руках в защиту распущенного Учредительного собрания — против возглавлявшегося Лениным Советского правительства. Своей базой каппелевцы сделали город Самару, а затем 6 августа 1918 года стремительным броском ворвались в Казань, проникли в хранилища Государственного казначейства и овладели находившейся там значительной, если не большей частью золотого запаса России. В результате этого налета в руках каппелевцев согласно их собственным сведениям оказался золотой запас, нарицательная счетность которого достигала 657 миллионов золотых рублей. Кроме того, там же были захвачены крупные запасы платины, серебра и иных ценностей, а также 100 миллионов рублей кредитными билетами.

Называя себя сторонниками распущенного большевиками Учредительного собрания, Каппель и его подчиненные объявили о том, что все эти трофеи отдаются в распоряжение формировавшейся тогда в Самаре Народной армии Комитета членов Учредительного собрания. “Казанский клад” антибольшевистского правительства “учредиловцев” в Самаре, — пишет знаток данного вопроса доктор исторических наук, профессор В. Сироткин, — действительно был весьма внушительным:

золото в слитках, кружках и полосах, сотни ящиков и мешков с золотой и серебряной “царской монетой”, золотые драгоценные украшения и бриллианты, золотая церковная утварь, огромное количество иностранной валюты и царских “ценных бумаг” (облигации, векселя и Т.д. — позднее они составили целый ... эшелон из 25 вагонов) — словом огромное богатство в 1 миллиард 300 миллионов “золотых рублей” (в ценах до 1914 года)”. ^[ 15 ]

Стремительный рейд каппелевцев на Казань и захват ими почти половины золотого запаса России застал врасплох руководителей Советского правительства. По указанию В. Ленина в Поволжье срочно были направлены крупные силы Красной армии, включая отряды матросов, а также латышских и китайских стрелков с целью во что бы то ни стало отбить у Каппеля захваченное золото и выбить “учредиловцев” как из Казани, так и из Самары. Однако каппелевцы и другие сторонники восстановления распущенного Учредительного собрания успели опередить красноармейцев: на десятках барж они вывезли свою добычу вниз по Волге в Самару. Но затем, когда красные полки приблизились к Самаре, каппелевцам пришлось отступать за Урал. Перегрузив золото с барж в железнодорожный эшелон, они через Уфу и Челябинск переправили этот груз в Омск. Правда, 750 ящиков серебряной монеты из запаса “царского” золота на пути следования были переданы в виде “отступных” чехословатским легионерам, пытавшимся было блокировать транссибирскую магистраль.

Генерал В. Каппель отдельно и с чинами своего штаба

В Омске, однако, в ноябре 1918 года эшелоном с “царским” золотом овладели нежданно для самих себя сторонники адмирала А. Колчака, возглавившего белогвардейский переворот, в результате которого каппелевцы потеряли самостоятельную роль и влились в колчаковские вооруженные силы, а Колчак был провозглашен “верховным правителем России”. Считая себя “русским патриотом” и “блюстителем порядка в стране”, Колчак взял “царское” золото под строгий контроль, вознамерившись поначалу сберечь его до того времени, когда его армия вступит в Москву и в Петроград и восстановит в России “законную власть”. Все, находившиеся в прибывшем из Самары эшелоне драгоценности, были поэтому оприходованы колчаковской администрацией. Их общий вес составил 30.589 пудов ^[ 16 ]. Общая сумма золотых слитков и драгоценностей, поступивших после оприходования эшелона на баланс Омского отделения Государственного банка, а иначе говоря, в распоряжение колчаковской администрации составила 651.532.117 рублей. ^[ 17 ]

Вскоре, однако, выяснилось, что удержать в неприкосновенности все полученное от каппелевцев золото Колчаку не удастся. Стремление упрочить свою власть в условиях разгоравшейся по всей стране гражданской войны и сформировать боеспособную армию заставляло Колчака черпать из находившегося в его распоряжении “царского” золотого запаса все большие и большие средства. Последующие подсчеты специалистов показали, что за время своего правления в Омске Колчак израсходовал из этого запаса едва ли не половину находившегося в его распоряжении российского государственного золота. ^[ 18 ] Как свидетельствовали платежные ведомости и товарно-транспортные накладные, перевозки золота из Омска производились исключительно в адрес Владивостокского отделения Государственного банка России.

Что же касается направлений дальнейшего движения этих средств, то в 1919 году из Владивостока ушло за рубеж 9200 пудов золота, из которых 2672 пуда поступили в Японию, главным образом на военные заказы. В пересчете на килограммы получается, что в Японию адмирал Колчак переправил в тот период 43767,36 килограммов российского золота. ^[ 19 ]

Летом 1919 года выявилась также зависимость армии “верховного правителя России” от других белогвардейских формирований, ведших борьбу с красными и левоэсеровскими партизанами на ряде участков транссибирской железной дороги — единственной коммуникации, связывавшей Омск с зарубежным миром. Особо заметную роль в контроле над транссибирской магистралью обрели в этот период действовавшие в Забайкалье отряды казачьего атамана Григория Семенова, которые весной 1918 года вторглись в Забайкалье из Маньчжурии (северо-восточного Китая). Но даром оказывать Колчаку услуги Семенов не пожелал. Зная о нахождении в Омске “царского” золотого запаса, он стал настойчиво добиваться выдачи ему части золота, ссылаясь на необходимость закупок оружия и боеприпасов для своих казачьих отрядов. Подбивали Семенова на такие домогательства к омскому правителю и японские советники, неотлучно находившиеся при атамане в те годы. И Колчаку пришлось “отстегнуть” семеновцам часть царских драгоценностей. В июне 1919 года казачий атаман получил от Омского правителя два вагона с золотыми слитками. Ориентировочно в золотых рублях их стоимость исчислялась в 43,5 миллионов рублей. ^[ 20 ] Приблизительно в тот же период захватил Семенов запас Читинского государственного банка, определявшийся в сумму 5 миллионов золотых рублей.

Весной-летом 1919 года наспех сформированные полки омского “верховного правителя” стали терпеть поражения от Красной Армии и откатываться на восток. К осени 1919 года армия Колчака окончательно утратила способность к сопротивлению Ее разбитые части стали одна за другой обращаться в бегство группируясь вдоль транссибирской железнодорожной магистрали и подвергаясь то и дело атакам красных партизанских отрядов. В ноябре 1919 года Колчаку и его правительству пришлось покинуть Омск и направиться в Иркутск, к востоку от которого дислоцировались тогда передовые части вооруженных сил японских интервентов.

Адмирал Колчак

При отступлении из Омска колчаковской армии несмотря на угрозу окружения и замешательство в ее рядах удалось все-таки увезти с собой вагоны с “царским” золотом. Подтверждением тому стали показания одного из офицеров этой армии М.К. Ермохина, данные в сентябре 1945 года после его ареста в Маньчжурии органами советской прокуратуры. “В ноябре 1919 года, — сообщил Ермохин, — я по приказу Колчака в городе Омске со своим отрядом принял охрану золотого фонда, который Колчак вывозил из России. Золото из Омского банка было погружено в 20 товарных вагонов и под охраной солдат, которыми я командовал, было отправлено в Нижнеудинск. ^[ 21 ] В эшелонах, прибывших в Иркутск с остатками колчаковской армии находился, как сообщают историки, и эшелон с “царским” золотым запасом. ^[ 22 ]

Однако развитие событий стало в последующие дни еще “круче” и полностью нарушило все ожидания и расчеты Колчака: 28 декабря 1919 года в Иркутске политические противники Колчака — левые эсеры подняли восстание. Попытки отрядов атамана Семенова оказать помощь колчаковским отрядам, окончились неудачей. Не помогли “верховному правителю” и подошедшие к Иркутску с востока японские вооруженные силы: их генералы предпочли не ввязываться в сражение и заняли выжидательную позицию. И это не случайно: японское командование не питало особых симпатий к Колчаку, недолюбливавшему “Страну восходящего солнца” и мечтавшему о восстановлении единой Российской империи. В результате спустя несколько дней, а именно 3 января 1920 года сопротивление колчаковцев отрядам восставших левоэсеров было подавлено, а казачьи подразделения атамана Семенова отступили от Иркутска в направлении Читы. Далее, 4 января 1920 года морально сломленный Колчак сложил с себя полномочия “верховного правителя России” и сдался отряду белочехов. Чехи же 15 января передали беззащитного адмирала в руки “красных”, после чего 7 февраля 1920 года бывший “омский правитель” был без промедления расстрелян последними по приговору революционного трибунала.

В этой сумятице значительная часть эшелона с “царским” золотом была перехвачена вступившими в Иркутск отрядами Красной Армии и взята под охрану. Дальнейшее расследование показало, что отступившим на восток колчаковцам не удалось увезти с собой целиком оставшуюся у них часть золота и они бросили в Иркутске 6354 ящика с золотыми слитками и прочими драгоценностями на сумму 409625870 рублей. Вскоре — 28 мая 1920 года эти ящики по решению специальной комиссии были переданы под контроль Наркомата финансов РСФСР.Что же касается другой части эшелона с “царским” золотом в составе нескольких вагонов, то эти вагоны остались в руках колчаковцев, бежавших в направлении Читы и оказались таким образом в зоне дислокации японских вооруженных сил, чьи хищные генералы жадно захватывали все, что плохо лежало и могло быть увезено ими в “Страну восходящего солнца”.

3. НЕУДАЧНЫЕ ПОПЫТКИ КОЛЧАКА ЗАКУПИТЬ В ЯПОНИИ НА “ЦАРСКОЕ” ЗОЛОТО ОРУЖИЕ И БОЕПРИПАСЫ

Сведения о наличии у Колчака значительной части золотого запаса царской России дошли до японцев еще тогда, когда это золото находилось в Омске. И информировало об этом японское военное командование сама колчаковская администрация:

Обращает на себя при этом явно повышенный интерес и какое-то нездоровое любопытство японских публицистов и историков к фантастическому по своим размерам скопищу “царского” золота, оказавшемуся нежданно в центре Сибири, то есть ближе, чем когда-либо к Японии и едва ли не в пределах досягаемости японской оккупационной армии, чьи передовые отряды продвинулись в то время почти до Байкала. Казалось бы, ну зачем было японскому историку Фусукэ Яманоути — изучавшему интервенцию Японии в Сибири заниматься скрупулезными подсчетами запасов золотых слитков, монет и прочих драгоценностей, которыми завладело в конце 1918 года Омское правительство во главе с адмиралом Колчаком и о захвате которых в тот момент японцы не могли всерьез помышлять. Так нет же: именно этому “царскому” золоту посвятил названный историк в своей книге “Тайная история Сибири от начала и до окончания сибирской экспедиций” подробнейшие цифровые выкладки, с информацией о том, сколько в омских хранилищах государственного банка России имелось в 1919 году золотых слитков, золотых русских монет, а также иностранных монет. Как лису в знаменитой крыловской басне пленял запах сыра в клюве вороны, сидевшей на дереве, так пленила верхи милитаристской Японии в те смутные для России годы мечта об овладении этим несметным богатством, казавшимся японцам особенно громадным на фоне жалких валютных резервов самой Японии тех лет. Да и в самом деле размеры золота, оказавшегося в хранилищах Омска казались японцам колоссальными: по подсчетам Яманоути они составляли 523 миллиона рублей золотой русской монетой, 90 миллионов рублей слитками золота и 28 миллионов иностранными монетами. ^[ 23 ] И вот в 1919 году казалось бы неосуществимые вожделения японцев стали вдруг сбываться: омское золото пуд за пудом, тонна за тонной, ящик за ящиком двинулись в зону японской оккупации.

Как уже говорилось выше, утвердившись в Омске, Колчак и его генералы ощутили вскоре острую нехватку оружия и боеприпасов. Единственно возможным путем дополнительных поставок и того и другого была для Колчака транссибирская железнодорожная магистраль. При таких обстоятельствах Япония с ее работавшими на полную мощь военными предприятиями оказалась наиболее подходящим поставщиком вооружений, хотя к японцам Колчак не питал большого доверия и ориентировался главным образом, на политическую и экономическую поддержку Англии. Однако неудачи колчаковцев в боях с Красной Армией вынудили “верховного правителя России” проявить чрезвычайную поспешность и действовать вопреки своим взглядам и предубеждениям, отбросив в сторону недоверие к японским правительственным деятелям, с чьим коварством, Россия не раз сталкивалась в прошлом. Именно безысходность складывавшегося положения заставила Колчака принять решение о размещении в Японии своих военных заказов.

Весной 1919 года по распоряжению Колчака часть золотого запаса, оказавшегося в Омске под контролем колчаковской армии, была изъята из хранилища и отправлена во Владивосток на оплату будущих поставок колчаковцам оружия и боеприпасов, ибо японская сторона свою готовность выполнить колчаковский заказ обусловила жестким требованием предварительного получения ею соответствующего денежного залога, действуя по принципу “Деньги на бочку!”. Только в этом случае японские фирмы и военные круги обещали Колчаку поставить требуемые боеприпасы и оружие в полном объеме и в сжатые сроки. Иллюстрацией тому служит документ, хранящийся в одном из японских архивов (“Архив Куроки”). Согласно этому документу, весной 1919 года в Токио прибыл по распоряжению адмирала Колчака помощник военного министра колчаковского правительства генерал-майор Сурин и поместил через японское военное министерство заказ для русской армии на сумму около 6 миллионов иен. Заказ этот включал: винтовки, шинели, обувь, портянки и телефонное оборудование — всего на армию численностью около 45 тысяч человек. Ведение наблюдения за исполнением этого заказа было поручено Колчаком генерал-майору М. Подтягину, находившемуся в Токио еще с царских времен в качестве приемщика заказов Главного артиллерийского Управления России, а затем в качестве Российского военного агента, т.е., говоря современным языком, военного атташе. За этим последовали и другие колчаковские заказы Японии на военные поставки.

В октябре — ноябре 1919 года состоялась передача колчаковской администрацией японской стороне значительной части хранившегося в Омске “царского” золота. Так, в частности, как сообщалось в предварительном “Информационном сообщении Банка Японии” за 1919 год, из России в Японию в названном году двумя партиями поступили в качестве залога слитки золота на сумму 50 миллионов иен (первый взнос — 20 миллионов иен и второй — 30 миллионов иен). ^[ 24 ] Сообщение, подтверждающее доставку золотых слитков из Омска в Японию, попал в те дни и в японскую печать. Так, например, газета “Токе Нити Нити” от 3 ноября 1919 года поместила такую информацию: “Вчера в город Цуруга прибыло русское золото на сумму 10 миллионов иен в счет кредита Омскому правительству в объеме 30 миллионов иен”.

Одним из получателей колчаковского золотого запаса за обещанные японской стороной оружие и боеприпасы стал в октябре — ноябре 1919 года японский “Иокогамский валютный банк” — далее в тексте — банк “Ёкохама Сёкин Гинко” (по-английски “Ёкогама спешал банк”). Если суммировать опубликованные годом позже в японской печати сведения, то получится, что в этот банк поступили тогда от российского омского правителя золотые слитки и драгоценные изделия общим весом в 20 тонн 466 килограмм. В денежном выражении это составляло 26 миллионов 580 тысяч золотых рублей. ^[ 25 ] Позднее это золото было отправлено в хранилища государственного “Банка Японии” (Нихон Гинко).

Нынешнее здание “Токийского банка” Токё Гинко — приемника архивов и долговых обязательств “Иокогамского валютного банка” (Ёкохама Сёкин Гинко)

Другим получателем колчаковского золота стал находившийся под контролем японцев банк “Тёсэн Гинко” (по-английски “Тёсэн банк”), администрация которого сразу же переправила полученное золото в Японию — в осакское отделение “Банка, Японии”. По сведениям японской печати стоимость поступившего в осакское отделение “Банка Японии” русского золота была определена в сумме 27.949.880 иен, что по тогдашнему обменному курсу (одна иена равна одному рублю) составляло в пересчете на российские деньги 27.949.880 рублей. ^[ 26 ] В целом же стоимость золота, полученного японской стороной от колчаковской администрации в виде залога за обещанные поставки в Россию вооружений, составила, следовательно 54.529.880 золотых рублей. Как результат этого в депозитах двух японских банков: “Ёкохама Сёкин Гинко” и “Тёсэн Гинко” во второй половине 1919 года были зафиксированы их же собственной отчетностью резкие скачки вверх, которые никогда не наблюдались ни в прежние, ни в последующий годы. Так, например, согласно отчетам администрации “Ёкохама Сёкин Гинко”, общий депозитный счет банка увеличился с 119.116.632 иен в октябре 1919 года до 154.483.686 иен в ноябре того же года. По свидетельству японских финансовых экспертов, ни один другой банк Японии никогда не отмечал столь стремительного роста своих депозитов за столь короткий отрезок времени, как “Ёкохама Сёкин Гинко”.

Равным образом небывалый рывок вверх отметила японская официальная статистика и в размерах японского государственного золотого запаса: если в 1918 году этот запас составлял 2233 килограммов, то в 1919 году его размер увеличился до 25855 килограммов. ^[ 27 ]

Ну, а что получили колчаковцы от японской стороны после передачи ими в виде залога части “царского” золота, оцененной в столь крупные денежные суммы? Ничего! Ровным счетом ничего! Ибо в те дни, последовавшие за доставкой “царского” золота в хранилища “Банка Японии” (Нихон Гинко) началась серия поражений колчаковской армии, что повлекло за собой, как уже говорилось выше, паническое отступление этой армии из Омска, ее окончательный разгром под Иркутском, пленение Колчака и его бесславную гибель. В таком развороте событий японские государственные деятели, банкиры и военные круги усмотрели для себя прекрасную возможность не поставлять в Россию заказанных Колчаком оружия и боеприпасов “за отсутствием адресата” и присвоить себе все то русское золото, которое Япония получила в виде залогового аванса. Факт остается фактом: поставки оружия и боеприпасов для колчаковской армии так и не были произведены, золотые слитки, полученные из российского государственного фонда японским банкам “Ёкохама Сёкин Гинко” и “Тёсэн Гинко” в виде залога за эти поставки так и остались в хранилищах названных банков. Но это было только первое проявление непорядочных, вороватых поползновений японцев в отношении оказавшейся в их поле зрения царской казны. Далее же последовали другие еще более бесцеремонные действия, завершившиеся в конечном счете разграблением японской военщиной тех остатков царской казны, которые были вывезены беглыми колчаковскими генералами в оккупированные японцами районы Сибири и российского Дальнего Востока.

4. СОТРУДНИЧЕСТВО АТАМАНА Г. СЕМЕНОВА С ЯПОНСКИМИ ИНТЕРВЕНТАМИ И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ: УТЕЧКА “ЦАРСКОГО” ЗОЛОТА В ЯПОНИЮ

Неспособность разбитой колчаковской армии удержать за собой Иркутск привела к тому, что отдельные уцелевшие отряды этой армии, в январе — феврале 1920 года стали отступать на восток в направлении Читы — в районы, контролируемые японскими вооруженными силами. Некоторые из этих отрядов во главе со своими командирами волей-неволей, оказались вынуждены вступить в контакты с японским военным командованием в Забайкалье. ^[ 28 ]

А военное командование Японии в те же дни не спускало глаз с того драгоценного груза, который колчаковцы пытались, переправить на восток по транссибирской магистрали. Российский журналист В. Головнин, специально занимавшийся этим вопросом, пишет, что еще до того, как Омск был взят в полукольцо наступавшей Красной Армии, глава находившейся при “верховном правителе” японской военной миссии генерал Ясутаро Такаянаги обращался к Колчаку с предложением отдать “царское” золото японцам “на хранение”, но тогда Колчак гордо отклонил это предложение. Именно тогда один из белых генералов — В.Г. Болдырев, перешедший впоследствии на сторону Советской власти, записал в своем дневнике: “Омск пал. Колчак с остатками расходящейся по домам армии отходит на восток. При нем будто бы еще 300-400 миллионов золота. Удастся ли довести эту огромную сумму — вопрос весьма сложный. Слишком соблазнительная цифра, чтобы за ней не охотились”. ^[ 29 ] И действительно, автор этих строк был прав: охота за колчаковским золотом началась уже в те дни: наибольшую прыть среди охотников проявляли при этом представители “Страны восходящего солнца”.

Эшелон с “царским” золотом постоянно находился в поле зрения японцев и далее. По сведениям японского историка Ёсиаки Хиямы, японцам было известно, что в последнем эшелоне колчаковцев, вырвавшемся из Омска в момент, когда в город уже вступали части Красной Армии, находилась по крайней мере часть вагонов с золотом, ибо в том же эшелоне вместе с колчаковскими офицерами направлялся в Иркутск полковник японской военной разведки Сигэру Савада, выполнявший тогда обязанности связного между колчаковскими властями и японским военным командованием. ^[ 30 ]

Однако в первые недели после появления остатков колчаковской армии на железнодорожном перегоне между Иркутском и Читой, контролировавшемся японскими войсками, командование этих войск не сочло возможным открыто “наложить лапу” на вагоны с “царским” золотом, бдительно охранявшиеся колчаковцами. Но помыслы японских генералов уже стремились в этом направлении.

Следует сказать, что отношения колчаковских генералов с японским военным командованием в Сибири и Забайкалье были далеко не безоблачными. На японцев колчаковцы смотрели косо, считая, и с полным на то основанием, что Япония не была заинтересована в сохранении целостности России и проводила политику создания в оккупированных ею районах Сибири, Забайкалья, Приамурья и Приморья нескольких сепаратных военных режимов во главе с переметнувшимися на японскую сторону и действовавшими по японской указке некоторыми из белогвардейских генералов и казачьих атаманов. Таковыми были в частности: Семенов, Хорват, Калмыков, Гамов и другие. Вот, что писал в последствии об этой братии один из видных членов колчаковского правительства Г.К. Гинсь: “Отряды Семенова и Калмыкова, составлявшиеся из самых случайных элементов, не признавали ни права собственности, ни закона, ни власти. Семенов производил выемки из любых железнодорожных складов, задерживал и конфисковывал грузы, обыскивал поезда, ограбляя пассажиров. Отряд Калмыкова специализировался, главным образом, на грабежах ... Несмотря на это, японская военная миссия все время оказывала денежную и материальную помощь атаманам.” ^[ 31 ] Не случайно поэтому уцелевшие после разгрома под Омском и Иркутском командиры отдельных колчаковских воинских подразделений не торопились отдавать “царское” золото в руки японских интервентов, предлагавших свои услуги в качестве “хранителей” царских богатств.

Однако в январе 1920 года остатки эшелона с “царским” золотом стали распадаться и уходить из под контроля колчаковских генералов, чьи разгромленные в боях вооруженные силы таяли день ото дня. В первую очередь стремление завладеть дорогим грузом обнаружил белогвардейский генерал, казачий атаман Г. Семенов, который, игнорируя волю Колчака, назначившего своим заместителем генерала С. Розанова, объявил себя правоприемником “верховного правителя России” с явной заявкой на все принадлежавшее колчаковцам имущество, включая еще хранившееся в их вагонах ящики с “царским” золотом. ^[ 32 ] А реальных возможностей для захвата этого имущества у Семенова оказалось немало по той простой причине, что находившиеся в его подчинении вооруженные силы еще не были ослаблены в боях с отрядами “красных”, а потому превосходили по боеспособности остатки колчаковской армии и к тому же опирались на поддержку японских генералов, командующих экспедиционными войсками Японии в Сибири и на Дальнем Востоке. Да и японское командование в своих планах превращения российского Дальнего Востока в японскую колонию делало в первую очередь ставку на Г. Семенова, а не на колчаковцев.

В сущности, как показал дальнейший ход событий, Семенов, хотя и называл себя русским генералом, представлял собой на деле японского наемника. С самого начала военное командование Японии, осуществлявшее в то время широкомасштабное вторжение в пределы России, установило контакты с Семеновым и стало оказывать ему активную закулисную поддержку. К семеновскому казачьему войску, захватившему Забайкалье, был прикомандирован японский подполковник Хитоси Куросава, через которого в дальнейшем японское военное командование направляло Семенову свои указания и директивы.

Атаман Семенов (в центре) со своим адъютантом (крайний справа) и членами японской военной миссии на станции Маньчжурия

Более того, при Семенове в качестве его личных “советников” постоянно находились еще два японца: майор Синкэй Куроки и некто Эйтаро Сэно, осуществлявшие повседневный контроль за действиями казачьего генерала, который по сути дела с первых же дней вторжения в Забайкалье превратился фактически в японскую марионетку. Вот, что писал по этому поводу в своей книге видный японский ученый-историк профессор Тихиро Хосоя: “Одной из стратегических линий, проводившихся в жизнь японским императором стал курс на создание контрреволюционных “марионеточных режимов” с тем чтобы таким косвенным путем упрочивать свой контроль над территорией Сибири. В ходе осуществления этой цели первым кандидатом на роль марионетки стал Григорий Семенов. Воспитанный в семье смешанных кровей — его отец был забайкальский казак, а мать — бурятка, Семенов принял участие в сражениях первой империалистической войны, дослужился до чина капитана, а затем, когда произошла революция, он втянулся в деятельность, направленную на установление контрреволюционной власти в Забайкалье. Сделав своей базой северную Маньчжурию, он стал создавать там антибольшевистские отряды, опираясь на Маньчжурию как на тыловой плацдарм. В начале января 1918 года эти отряды обрели достаточно сил, пересекли границу и вступили в Сибирь. Японская армия поспешила первой установить контакты с Семеновым. Надежды, возлагавшиеся при этом на Семенова, сводились к тому, чтобы выдавая его за поборника “самостоятельности и независимости”, осуществлять линию своего Генштаба на использование Семенова для закрепления своего господства над Забайкальем, а точнее говоря, своего единовластного контроля над забайкальской железной дорогой”. ^[ 33 ]

Темной личности атамана Семенова здесь уделяется столь большое внимание лишь потому, что именно этот японский прихвостень сыграл в дальнейшем самую неблаговидную и, пожалуй, самую крупную роль в похищении Японией российского золота. Реальное соотношение сил, сложившееся тогда между различными отрядами белогвардейцев, позволило атаману Семенову изъять у колчаковцев часть ящиков с золотом сразу же после того, как этот груз оказался на территории Забайкалья. Случайным свидетелем этой бандитской операции стал один из членов бывшего колчаковского правительства Г. К. Гинсь в воспоминаниях которого имеется следующая запись: “Я узнал, что атаман (Семенов — И.Л.) дал слово своим друзьям не выпускать из Читы задержанные там две тысячи пудов золота. Золото перевозили из вагонов в кладовые банка при пушечной пальбе, напоминавшей салютование по случаю восшествия на престол”. ^[ 34 ]

Значительную часть своей добычи Семенов безотлагательно направил в Японию на закупки оружия и боеприпасов, предполагая, -видимо, повысить боеспособность находившихся под его командованием отрядов и тем самым упрочить свою власть в Забайкалье. Весной 1920 года по поручению атамана в Токио направился генерал-майор Сыробоярский, который договорился с официальным военным представителем России в Японии генерал-майором М.П. Подтягиным о том, что последний начнет переговоры с японской стороной по поводу требуемых военных поставок. По данным профессора В. Сироткина вскоре, а именно в марте 1920 года, атаман Семенов отправил через порт Дальний в город Осаку в адрес банка “Тёсэн Гинко” 33 ящика золота, которое там было обменено на японскую валюту. ^[ 35 ]

С этими данными перекликается и та подробная информация о получении японцами русского золота из рук Семенова, которую сообщила своим читателям японская газета “Акахата”. Ниже привожу с небольшими сокращениями содержание статьи Томаки Абэ, опубликованной в названной газете 11 сентября 1977 года под заголовком: “Исчезнувшие слитки золота. Их нынешняя цена 13 миллиардов иен. 143 ящика были отправлены как груз военного назначения”.

Сначала в статье сообщается о том, что приведенные в ней сведения получены из закрытого для посторонних книгохранилища “Сухопутных сил самообороны”, находящегося в здании Управления обороны, которое, как известно, в современной Японии осуществляет фактически функции военного министерства. При этом указывается тот сборник документов, где содержатся приведенные ниже факты. Сборник, озаглавленный “Журнал секретных записей, касающихся Сибири”, представляет собой подборку секретных телеграмм, которыми обменивались военное министерство императорской Японии с командованием японского экспедиционного корпуса в Сибири. Все эти телеграммы были помечены специальным грифом “секретно”. В статье излагается и комментируется содержание одной из телеграмм, датированной мартом 1920 года и озаглавленной “Дело о принятии на хранение золотых слитков Семенова”. Рассказывая читателям о “горе золотых слитков, от которой рябило в глазах”, автор статьи пишет далее: “История со слитками золота началась с того, что Семенов в марте 1920 года поручил перевозку большого числа слитков золота полковнику Хитоси Куросаве, который возглавлял в Чите (где находилась ставка Семенова — И.Л.) органы информации и разведки японской армии. Судя по всему, можно утверждать, что при этом Семенов сказал следующее: “Сегодня меня преследует революционная армия. Но ни при каких обстоятельствах я не сложу оружия и намерен вскоре повернуть ход событий в свою пользу.

Не смогла бы японская армия до наступления этого времени взять у меня золотые слитки на хранение”. Японская армия, поддерживавшая антиреволюционные силы, естественно, согласилась на это. В тексте секретной телеграммы говорилось следующее: “находившийся в Чите полковник Куросава в первой декаде марта 1919 года согласился выполнить поручение о перевозке 143 ящиков с золотыми слитками, полученными от сотрудников особого отдела ставки Семенова в виде оплаты поставок по семеновским военным расходам.”

Атаман Г. Семенов и его “доверенное лицо” майор японской разведывательной службы С. Куроки (в первом ряду слева от атамана).

В статье далее приводится подсчет веса и стоимости золотых слитков, полученных Куросавой от Семенова. Из приводимых в статье выкладок получается, что японская армия в лице полковника Куросавы заполучила тогда от 8,5 до 9 тонн золота, стоимость которого в переводе на нынешние (послевоенные) цены составляет 13 миллиардов иен.

А затем, отвечая на риторический вопрос: “Что же стало далее с ценностями, находившимися в 143 ящиках, полученных Куросавой?”, автор сообщает следующее:

“Груз золота, находившийся в 143 ящиках, был поделен на две части: 63 ящика были тайком отправлены в Харбин, а 80 ящиков — в Чанчунь. При погрузке этих ящиков в железнодорожные вагоны, чиновники-служащие российской железной дороги (речь идет о КВЖД — И.Л.) потребовали было проведения проверки их содержания, но командование Квантунской армии отвергло это требование, заявив, что в ящиках находится “военный груз”. По пути следования поезда с названным грузом были выставлены вооруженные японские солдаты, и под их охраной груз был доставлен по месту назначения.”

В статье сообщается далее о секретных переговорах между высшими военными руководителями Японии в лице военного министра Хандзо Яманаси и начальника штаба Квантунской армии Мататасукэ Хамаомотэ, с одной стороны, и начальником органов информации и разведки японской армии в Чите, полковником Куросавой, с другой. Речь шла на этих переговорах о дальнейшей судьбе слитков золота, полученных Куросавой от Семенова. Участников этих переговоров, как выясняется, более всего заботил вопрос как использовать полученное японской стороной золото для обеспечения военных нужд японской армии.

Как явствует из статьи Томаки Абэ, перевозки золота производились так: слитки помещались в такие деревянные ящики, которые с первого взгляда нельзя было отличить от обычных грузов военного назначения. Восемьдесят таких ящиков были летом 1920 года перевезены из Чанчуня в Дайрэн (Дальний), а там их поместили в защищенные от огня хранилища Квантунской армии. Затем б августа 1920 года в 5 часов утра, когда людей на улицах не было и никто ничего не мог увидеть, ящики со слитками золота были из хранилищ доставлены в дайрэнское отделение японского банка “Тёсэн Гинко”. После того как служащие банка удостоверились в том, что в привезенных ящиках находились действительно золотые слитки, состоялся акт помещения этих слитков в названный банк.

Что касается других 63 ящиков, доставленных в Харбин, то, согласно сообщению из статьи в газете “Акахата”, они были переданы представителями японского военного руководства на хранение в Харбинское отделение того же самого банка “Тёсэн Гинко”, а в дальнейшем, находившееся в ящиках золото с ведома японцев использовалось проживающими в Харбине русскими эмигрантами, для ведения подрывной работы против Советского Союза. В секретных документах японского военного министерства, как отмечается в статье, имеется бумага, подписанная начальником штаба Квантунской армии Хамао-мотэ и адресованная заместителю военного министра Яманаси. В этой бумаге содержалось донесение о завершении передачи семеновских золотых слитков в местное отделение банка “Тёсэн Гинко.”

Комментируя далее перечисленные выше сведения, автор статьи в “Акахата” отмечает острейшую потребность японских военных руководителей в денежных средствах для покрытия все возраставших расходов императорской армии Японии на развертывание своих агрессивных действий в Китае. Свидетельством ненасытного стремления японских генералов к увеличению расходов на военные цели стали в 1920 — 1921 годах те секретные телеграммы, которые то и дело посылал заместитель военного министра Японии Яманаси в адрес командования японской экспедиционной армии во Владивостоке, а также в адрес начальника штаба Квантунской армии. Телеграммы уполномачивали японских военачальников на изъятие из банков различных денежных сумм под залог находившегося в этих банках русского золота и других драгоценностей с целью покрытия расходов японских вооруженных сил. Примечательно, что японских генералов при этом нисколько не смущало то обстоятельство, что золотые слитки были переданы им Семеновым не в виде подарка, а лишь “на хранение”. В телеграмме от 17 января 1921 года сообщалось, например, “Даже при отсутствии согласия Семенова изымайте эти деньги из банка и используйте их по своему усмотрению...”

И, судя по всему, это указание заместителя военного министра было без промедления выполнено его подчиненными, расценившими русское золото как “военный трофей” Японии, который можно было разбазаривать без зазрения совести.

В заключительной части статьи в “Акахате” ее автор — Томаки Абэ задается вопросом, куда же делась в последствии та огромная гора золотых слитков, которую японские генералы поместили “на хранение” в те или иные отделения банка “Тёсэн Гинко”? Вопрос этот не случаен: ведь согласно сведениями автора в январе 1923 года, то есть спустя месяц после эвакуации японских вооруженных сил из Приморья, командование японской экспедиционной армии официально передало в государственные хранилища в качестве военного трофея всего лишь два слитка золота общим весом в 7,5 килограммов. А куда делись остальные слитки хотя бы из того золотого груза, который был передан японским военным “на хранение”? — Ясного ответа на этот вопрос никто из военных руководителей Японии в те годы так и не дал. По мнению автора статьи в “Акахате” Томаки Абэ наибольшая доля этих слитков прилипла к рукам японских генералов и политиков, которые либо тайком разделили российское золото между собой, либо пустили его на какие-то нечистые политические цели. ^[ 36 ]

Эпопея с получением японцами от Семенова 143 ящиков с российским золотом летом 1920 года, как свидетельствовали дальнейшие события, представляла собой далеко не единственный и отнюдь не последний акт разграбления японцами в союзе с белогвардейскими генералами той части золотого запаса России, которая оказалась в Сибири и на Дальнем Востоке в дни, когда японские интервенты установили свой вооруженный контроль над этими районами нашей страны.

Фотоснимок страницы из газеты “Акахата” (воскресный выпуск) от 11 сентября 1977 года, где сообщается о похищении японским полковником Хитоси Куросавой с помощью атамана Г. Семенова российского золота.

На этом “семеновские” поставки российского золота в Японию не закончились. Как потом утверждал сам Семенов, осенью 1920 года с целью оплаты его военных расходов им была отправлена в Японию еще одна партия золота, использованная для получения японской валюты. Сумма, полученная при реализации в Японии этого золота в размере 1.400.000 иен была привезена 20 сентября 1920 года генералу Подтягину сотрудником Читинского государственного банка Иваном Лосевым и передана ему под расписку в качестве российских государственных денег, предназначенных для оплаты военных заказов. ^[ 37 ]

Оприходовав таким путем российские деньги, полученные от семеновцев, Подтягин положил их в банк “Ёкохама Сёкин Гинко”. В связи с тем, что японская сторона не произвела в дальнейшем поставок заказанного ей семеновцами военного снаряжения, деньги, положенные в названный банк генералом Подтягиным, находившимся в Токио в качестве полномочного военного представителя России, так и остались на многие годы на счету банка “Ёкохама Сёкин Гинко” в качестве невостребованной российской государственной собственности. Так из рук атамана Семенова заполучила японская сторона еще одну долю российского золотого запаса, причем эту долю Россия не смогла в дальнейшем востребовать по причине затянувшейся в стране гражданской войны и прочих осложняющих обстоятельств внутреннего порядка.

Кстати сказать, на банковских счетах военного представителя России в Японии генерала М. Подтягина оказались в те же годы не только “семеновские” деньги, но и большие суммы, переведенные в его распоряжение еще до революции царским правительством, рассматривавшим его как своего официального представителя в Японии. Точно определить общую сумму тогдашних депозитов Подтягина в японских банках трудно, но в случае необходимости возможно. По свидетельству самого Подтягина, эти депозиты достигали 6 миллионов иен. По другим ориентировочным оценкам, их сумма составила бы по сегодняшнему курсу более 60 миллиардов долларов. ^[ 38 ]

Немалая доля “царского” золота была вывезена из России в Японию и самолично атаманом Г. Семеновым. По свидетельству его помощников в одном из токийских банков в середине 20-х годов этот вороватый приспешник японцев хранил на своем личном счету захваченное и вывезенное им из России золото стоимостью в 500 тысяч иен. ^[ 39 ]

5. ПОХИЩЕНИЕ ГЕНЕРАЛОМ С. РОЗАНОВЫМ ВЛАДИВОСТОКСКОГО ЗОЛОТОГО ЗАПАСА КОЛЧАКА И ЕГО ВЫВОЗ В ЯПОНИЮ

В январе 1920 года обстановка в Сибири и на русском Дальнем Востоке сложилась так, что для уцелевших после разгрома под Иркутском колчаковских генералов и офицеров не было иного пути к спасению кроме налаживания контактов с японскими интервентами, а также с их откровенными ставленниками, и прежде всего с атаманом Григорием Семеновым, чьи отряды в Забайкалье заняли позиции на железнодорожных путях, ведущих к Чите, Хабаровску и Владивостоку. Видная роль среди этих колчаковских военоначальников принадлежала генералу Сергею Розанову, занимавшему одно время пост командующего колчаковской армией, а затем, незадолго до гибели Колчака, назначенному его приказом ответственным за поддержание контроля колчаковской администрации над российскими районами Дальнего Востока. ^[ 40 ] Странно, как Колчак, которого можно осуждать за многое, включая бонапартистские замашки, самолюбование и жестокость, но только не за отсутствие моральной чистоплотности и патриотизма, мог так ошибиться в человеке и приблизить к себе этого Розанова, который по отзывам самих же колчаковских руководителей был предельно беспринципен и не внушал окружающим ни уважения, ни доверия, ни симпатии. Уже упоминавшийся выше бывший министр колчаковского правительства Г. К. Гинсь писал в дальнейшем: “Как оказалось, Розанов успел окончательно подорвать престиж омской власти на Дальнем Востоке. Сумбурный, нечистоплотный, пускавшийся на все, чтобы укрепить свою власть, он расширял полномочия атаманов, желая создать себе в них опору... ^[ 41 ]

В январские дни 1920 года, когда под Иркутском колчаковская армия потерпела окончательное поражение, Розанов находился во Владивостоке. Это были те дни, когда несмотря на присутствие в этом городе японских и американских вооружейных сил в Приморье развернулось наступление партизанских отрядов из числа противников колчаковской администрации. В этой напряженной обстановке 29 января 1920 года состоялись переговоры Розанова с командующим японскими оккупационными войсками генерал-лейтенантом Сигэмото Ои. Речь на переговорах шла о том, чтобы японская сторона помогла бы колчаковцам либо в организации сопротивления продвижению “красных” в Приморье, либо в их эвакуации из Владивостока и переброске на другие фронты гражданской войны в России.

В ходе этих переговоров, судя по ходу дальнейших событий, состоялась беспринципная сделка Розанова с японским военным командованием в отношении той части “царского” золотого запаса, которая хранилась в подвалах Владивостокского отделения Госбанка России.

Сразу же после своей встречи с японским генералом Ои Розанов отдал распоряжение начальнику военно-морской школы, расположенной на острове Русском, капитану первого ранга В. Китицину подготовить суда для эвакуации прибывавших во Владивосток колчаковских вооруженных отрядов, используя для этого военное учебное судно “Орел” и транспорт “Якут”. В тот же день к причалу владивостокского порта пришвартовался японский крейсер “Хидзэн”. С крейсера был высажен десант японских моряков, взявший под контроль близлежащую территорию. В ночь с 29 на 30 января 1920 года была произведена погрузка на крейсер государственного русского золота, извлеченного японскими солдатами и моряками из подвалов Владивостокского отделения Госбанка России. Затем генерал С. Розанов, переодетый почему-то в японский военный мундир, вместе с небольшой группой людей из его окружения поднялся на борт крейсера “Хидзэн” и крейсер отплыл к берегам Японии. Кстати сказать, ночной погрузкой русского золота на борт названного крейсера командовал японский, полковник Рокуро Исомэ — начальник особого подразделения японской разведки, который, как выяснилось потом, ведал разработкой и осуществлением плана японского военного командования по овладению российским золотым запасом.

Далее события развивались следующим образом: после происшедшего в те же дни во Владивостоке политического переворота власть из рук колчаковцев перешла в руки Временного правительства Приморской областной земской управы, выражавшего настроения эсеров и либералов, а буквально через несколько дней это правительство, издало приказ об аресте С.О. Розанова как дезертира и похитителя российского государственного золота. 19 февраля 1920 года то же правительство Приморья, несмотря на присутствие во Владивостоке японских вооруженных сил, заявило официальный протест правительству Японии с требованием выдать в руки правосудия бывшего командующего колчаковских вооруженных сил в Приморье генерал-майора Розанова, в отношении которого было возбуждено “уголовное дело по статье 362 Уголовного кодекса России”. В протесте указывалось, что Розанов совершил уголовное преступление — хищение — и подлежит на основе норм японского и международного права выдаче для предания его уголовному суду. ^[ 42 ] Однако никаких комментариев по поводу этого протеста со стороны императорского правительства Японии ни в устной форме, ни в прессе не появилось.

Генерал-лейтенант Сигэмото Ои, командующий японскими оккупационными войсками в Сибири и на русском Дальнем Востоке

В последующие дни японские газеты не раз сообщали о том, что бежавший в Японию С. Розанов свободно передвигается по японской территории вместе с семьей, побывав в Токио, Кобэ и других городах страны. По одному из дальнейших сообщений, датированному 20 апреля 1920 года, беглый колчаковский генерал проживал в городе Иокогаме и якобы намеревался вскоре покинуть Японию. ^[ 43 ] А позднее — 22 января 1921 года со ссылкой на “информированный источник во Владивостоке” было опубликовано сообщение о том, что С. Розанов “погиб в бою на российском южном фронте при отступлении войск .генерала Врангеля”. ^[ 44 ] Трудно сказать, насколько достоверны были эти сообщения, т.к. в Японии в те времена не раз бывали, случаи, когда на самой японской территории совершались таинственные убийства людей, причастных к российскому золоту, причем публикации сообщений о выезде этих людей за пределы Японии использовались лишь для того, чтобы спрятать концы в воду.

Ну а что же случилось с тем “царским” золотом, которое похитил и увез с собой в Японию беглый колчаковский генерал?

В первые недели после бегства Розанова Временное правительство Приморской земской управы неоднократно обращалось к советнику японской дипломатической миссии в Сибири У. Мацудайра с просьбой передать японскому правительству протесты по поводу предоставления убежища Розанову, а также с требованием выдать его и похищенные им ценности властям. ^[ 45 ]

Ведь, если исходить из сообщений газеты “Нити-Нити Симбун” от 17 февраля 1920 года, то по прибытии в Японию Розанов положил на свое имя в банки Японии и Шанхая 55 миллионов иен, выручив их от продажи привезенного им российского золота на японском рынке”. ^[ 46 ] Разумеется, даже по всем японским законам такая продажа, присвоенного генералом государственного золота, представляла собой заведомо незаконный акт и вполне подпадала под действия японского Уголовного кодекса. Да к тому же и подписанный совместно 11 июня 1911 года между Японией и Россией “Договор о выдаче преступников” обязывал японские власти выдать Розанова России, как предателя, совершившего уголовно наказуемое преступление.

Но, увы, этого не случилось. Не случилось потому, что у японских властей не было желания в случае возможного возбуждения уголовного дела на Розанова втягивать в расследование тех, кто купил у русского генерала золото, похищенное им из российских государственных хранилищ.

Желания не было хотя бы по той простой причине, что круг японских участников, оперирующих с золотом в столь крупных размерах (55 млн. иен), был крайне ограничен, ибо в подобных сделках мог участвовать тогда по сути дела лишь один банк — а именно банк “Ёкохама Сёкин Гинко”. Именно этот банк Японии, и только этот банк, обладал” в те годы правом вести и контролировать частные финансовые и валютные операции иностранцев.

Генерал С.Н. Розанов в Токио. 20.02.1920 г.

Что же касается упоминания в прессе о Шанхае, то речь шла скорее всего не о каком-либо китайском банке, а о шанхайском отделении “Ёкохама Сёкин Гинко”, который судя по всему обеспечил Розанову как своему клиенту возможность получить деньги не в Японии, а в Китае — в Шанхае. Масштабность выручки, которую Розанов получил от продажи золота и серебра нашла свое отражение и в статистике Управления монетного двора Министерства финансов Японии за 1920 год. Как свидетельствует эта статистика, японское государство закупило в названном году золота на сумму 25552154 иены, в то время как совокупные покупки золота в государственную казну на протяжении предшествовавших 10 лет не превышали 5-6 миллионов иен. Точно так же статистика зафиксировала в том же году уникальную по объему покупку в государственный резервный фонд страны серебра.

Никогда в последующие десятилетия размеры серебряных поступлений в этот фонд не достигали уровня 1920 года. ^[ 47 ]

Примечательно, что за короткий срок со времени прибытия в Японию и до таинственного исчезновения в январе 1921 года С. Розанов не использовал даже сотую долю числившихся в его владении средств. Причем все эти средства, похищенные генералом из казны России, остались в Японии на его счетах и были в дальнейшем незаконно присвоены японской стороной.

6. ПРИСВОЕНИЕ ЯПОНСКИМИ ИНТЕРВЕНТАМИ ЦАРСКОГО ЗОЛОТА, ОТДАННОГО ИМ НА ХРАНЕНИЕ ГЕНЕРАЛОМ П. ПЕТРОВЫМ

Некоторые эпизоды печальной хроники расхищения “царского” золота японскими интервентами были похожи на кадры остросюжетных приключенческих или детективных фильмов. Одним из главных действующих лиц в этой хронике стал волею случая генерал Павел Петров, назначенный в дни штурма Красной Армией Омска начальником тыла колчаковской армии. Эта должность обязала его в дни отступления колчаковцев в сторону Иркутска взять на себя заботу о вывозе из Омска 63 ящиков с золотыми слитками. В подчинении генерала Петрова находилась тогда лишь небольшая группа офицеров и солдат, многие из которых пали духом и думали больше о своем спасении, чем о сохранности упомянутых ящиков с драгоценным грузом. Под неусыпным надзором генерала Петрова, продолжавшего ревностно выполнять свой воинский долг, вагон с остатками “царского” золота проследовал по транссибирской магистрали через Иркутск в сторону Читы. На одном из перегонов между Иркутском и Читой поезд с вагоном Петрова был остановлен казачьим отрядом, находившимся в подчинении атамана Семенова. Обнаружив ящики с золотом, семеновцы силой заставили Петрова и сопровождавших его колчаковцев уступить им половину этого груза. Тогда же колчаковскому начальнику тыла пришлось поступиться еще частью охранявшихся им драгоценностей: 11 ящиков были отданы им местным властям в обмен на продовольствие и паровозное топливо. А далее в течение нескольких месяцев брошенный головными отрядами колчаковской армии состав генерала Петрова с вагоном, в котором все еще находились 22 ящика с “царским” золотом, либо торчал без движения на глухих полустанках, либо медленно переползал с одного перегона на другой. Только к осени 1920 года этот злополучный состав прибыл на железнодорожный узел Маньчжурия, находившийся у границы, отделявшей российское Забайкалье от Северо-Восточного Китая. Именно через станцию Маньчжурия уходили в те дни за рубеж некоторые из разбитых отрядов колчаковской армии, включая каппелевцев, которыми в то время командовал генерал Вербицкий. Помыслы большинства колчаковских офицеров и солдат сводились к тому, чтобы скорее выбраться из сибирского водоворота гражданской войны и перебраться в Китай, чтобы затем либо переправиться на другие фронты в Центральной России, либо вообще далее не воевать и остаться в эмиграции. Вот на этом-то пограничном рубеже, именуемом станцией Маньчжурия и встретился генерал Петров лицом к лицу с японской военной администрацией.

Первые же переговоры с японскими интервентами, достаточно осведомленными о том, что за груз хранился в одном из вагонов бывшего начальника тыла колчаковской армии, показали Петрову со всей очевидностью несбыточность его надежд на сохранение остатков “царского” золота под своим контролем. Японская военная администрация оказалась непреклонной в своем требовании безоговорочной сдачи им при пересечении границы как подвижного состава и оружия, так и ценностей. Попытки генерала Петрова вступить с ними в спор и препирательства не дали результатов, и переговоры закончились в конечном счете вынужденным согласием Петрова получить от японской стороны в обмен на ящики с золотом нечто вроде расписки, свидетельствовавшей о том, что японская администрация “приняла на временное хранение” отданный ей драгоценный груз. Ссылаясь на рассказы своего отца, сын колчаковского генерала Сергей Павлович Петров описал полученный его отцом документ следующим образом:

“Это был листок бумаги 25 на 15 сантиметров. Текст написан по-русски, а внизу стоял оттиск печати на японском языке. Смысл расписки был таков: “Я принял от генерала Петрова на хранение золотые слитки в количестве 22 ящиков. Верну их тогда, когда поступит соответствующая просьба от отдавшего на хранение”. Далее перечислялась маркировка и номера ящиков, в которых находились слитки. Внизу подпись (по-русски) принявшего ценности представителя японских военных властей — “Изомэ”. ^[ 48 ]

Так в “добровольно-принудительном” порядке “царское” золото было фактически отобрано японской военной администрацией у генерала Петрова на границе России с северо-восточным Китаем. Передача П. Петровым 22 ящиков с “царским” золотом японской администрации в лице незнакомого ему офицера в чине полковника состоялась, как это теперь известно, 22 ноября 1920 года. С тех пор это золото навсегда кануло в неизвестность. И хотя японцы получили упомянутые выше ящики “на временное хранение” и обязались вернуть их обратно “в любое время” по просьбе Петрова, тем не менее далее никто из граждан России, ни “белых”, ни “красных” никогда уже больше не видел ни этих ящиков, ни тех золотых слитков, которые в них находились. Японская сторона, пообещавшая тогда колчаковскому генералу хранить русское золото, в действительности похитила его.

Сегодня вполне точно известна и личность того японского полковника, который назвал себя “Изомэ” и вручил Петрову расписку со скрытым намерением никогда не возвращать России впредь ни в натуре, ни деньгами полученные им драгоценности. Было бы полбеды, если бы “Изомэ” оказался просто жуликом и совершил похищение “царского” золота во имя собственной корысти. Может быть в таком случае его удалось бы выследить с помощью японских властей и заставить вернутьпохищенное. Но дело, к сожалению, обстояло иначе: в лице полковника “Изомэ” колчаковский генерал Петров имел дело в действительности с одним из наиболее искушенных в российских делах офицеров японской разведки — подлинное имя которого звучало чуть-чуть иначе: Рокуро Исомэ. А это означало, что “царское” золото было похищено в данном случае не каким-то жуликом-одиночкой, а служащими военного министерства Японии, что заранее обрекало на неудачу любые попытки генерала Петрова, его доверенных лиц поймать за руку обманщика и вернуть похищенные им ценности.

В подтверждении такому выводу сопоставим некоторые факты и приведем некоторые сведения об офицере японской разведки Рокуро Исомэ. Родился он в префектуре Ямагата 7 марта 1878 года.

Генерал Павел Петров, передавший японцам 22 ящика с золотом

В 1909 году по окончании Военно-сухопутной Академии проходил службу в российском отделе Генштаба Японии. Именно в этот период с 1913 по 1915 годы он находился в Петербурге, работая в аппарате японского военного атташе. Дальше, в декабре 1918 года, он занял пост руководителя русского отдела Генштаба. В мае 1919 года выехал в оккупированные районы России в качестве начальника разведслужбы японского экспедиционного корпуса в Сибири и на Дальнем Востоке. С этого момента, судя по всему, к “царскому” золоту, находившемуся во владении Колчака, полковник Исомэ стал проявлять особый интерес. Об этом говорит целый ряд фактов. Ведь никто иной, как Исомэ организовал в январе 1920 года побег в Японию колчаковского генерала С. Розанова и вывоз с его помощью в японские банки той части золотого запаса России, которая хранилась во Владивостоке. Умело выследил Исомэ и эшелон генерала П. Петрова и не только выследил, но и оказался в нужном месте и в нужный час, а именно: на станции Маньчжурия в тот момент, когда генерал Петров прибыл туда со своим драгоценным золотым грузом. Таким образом оба колчаковских генерала С. Розанов и П. Петров, вольно или невольно попали в сети, расставленные им японской военной разведкой, способствуя так или иначе вывозу немалой части золотого запаса России в Японию. А как показал дальнейший ход событий, все то, что попадало в Японии в руки японской военщины с ее грабительскими нравами уже никогда не возвращалось назад. Милитаристская Япония как бездонная бочка поглотила все богатства и драгоценности, вывезенные японскими интервентами из опустошавшейся ими России.

Кстати сказать, “подвиги” ответственного сотрудника японской военной разведки полковника Исомэ в разграблении российского золота были высоко оценены японским военным командованием. Уже в июне 1921 года, то есть сразу же по завершении эпопеи с русским золотом, ему был присвоен чин генерал-майора, а в мае 1924 года он стал генерал-лейтенантом японской императорской армии. Все это лишний раз свидетельствовало о непосредственном участии правительственных кругов и военного министерства Японии в похищении значительной части золотого запаса России — похищении, заведомо несовместимом с элементарными нормами морали и международного права.

7. ЗАХВАТ РОССИЙСКИХ ЗОЛОТЫХ СБЕРЕЖЕНИЙ И ДРАГОЦЕННОСТЕЙ ЯПОНСКИМИ ГЕНЕРАЛАМИ

С разгромом под Иркутском колчаковской армии и гибелью “верховного правителя” в феврале 1920 года на бескрайних просторах Восточной Сибири и Забайкалья воцарились сумятица и безвластие. В этом-то вакууме государственной власти оказались остатки эшелона с “царским” золотом, на которые зарились одновременно и наступавшие с запада красные полки и местные отряды партизан, и закрепившиеся в Чите и на других участках транссибирской магистрали казачьи семеновские части и вторгшиеся в этот район из Маньчжурии японские вооруженные силы. В январе — марте 1920 года большая часть эшелона с золотом и другими драгоценностями оказалась уже в разрозненном, распотрошенном состоянии: колчаковцы, отступавшие отдельными группами на восток, тайком увозили часть ящиков с золотом по железной дороге в сторону Читы, Хабаровска и Владивостока. Семеновцы и красные партизаны пытались захватить эти ящики и припрятать находившиеся в них драгоценности в своих краях. Жаждала поживиться этим же добром и японская военщина, у которой была возможность силой захватить все, что она хотела. И этой возможностью японские генералы воспользовались.

Обстоятельства прямого захвата японскими интервентами части “царского” золота остаются пока мало известными. Но кое-что всплыло на поверхность. Сегодня известно, что район Восточной Сибири, куда попали остатки эшелона с “царским” золотом после гибели Колчака, был оккупирован в первые месяцы частями 14 дивизии императорской армии Японии. В книге японского писателя-публициста Сэйтё Мацумото “Раскопки истории Сева” приводятся свидетельства военного переводчика Мацуи, который утверждает, что командование 14 дивизии захватило во время пребывания в Сибири большое количество золота. Мацуи заявил, что сам принимал участие в транспортировке драгоценного груза, тайно переправленного в Японию, а затем доставленного в город Уцуномия, где находились казармы названной дивизии. Всего, по его словам, в деревянных запломбированных ящиках было ввезено золота на 10 миллионов царских рублей. Ящики были спрятаны затем в складах транспортной компании “Кикути унсотэн” у главного вокзала Уцуномии под усиленной охраной. Однако несмотря на все меры предосторожности по городу поползли слухи о каких-то сокровищах, которые скрывают военные. Тогда по решению командования 14 дивизии склады были подожжены, как свидетельствовал тот же Мацуи, а золото было под шумок вывезено “куда-то в сторону Токио”. ^[ 49 ]

Весь предыдущий абзац был почти дословно изложен мной по тексту статьи российского журналиста В. Головнина “Загадка колчаковского генерала”, опубликованной в журнале “Эхо планеты” в сентябре 1992 года. В той же статье упомянутый журналист приводит и некоторые другие сведения, связанные с грабительскими деяниями японских генералов в Сибири. Там говорится, в частности: “Офицер 14 дивизии, капитан Косабуро Ямасава в 20-е годы во время одного из скандалов в сердцах проговорился (и это документально зафиксировано), что именно в апреле 1920 года его боевые товарищи из 59-ого полка захватили в России большое количество золота. По словам обиженного по службе капитана, ценности под шумок присвоил начальник штаба дивизии Сиодзи Наманума, который ранее командовал 59-м полком. Впрочем, сообщил Ямасава, золото захватывали на протяжении почти всей сибирской эпопеи. И практически никогда оно официально не оформлялось в качестве трофеев, а поступало в личное распоряжение командования, в первую очередь полковника Наманумы. Именно он и его сообщники оставили золото в “складах “Кикути унсотэн”, которые затем подожгли, чтобы замести следы. Ценности же, по свидетельству капитана, были перевезены в токийский дом начальника штаба 14-ой дивизии, где и исчезли”. ^[ 50 ]

Автор цитируемой статьи ошибся, однако, далее, когда он мимоходом упомянул о “шумном скандале” в японском парламенте, связанном с похищенным японскими генералами российским золотом — скандале, который якобы возник “в начале 30-х годов”. Скандал такой, действительно возникал в японском парламенте, но только не “в начале 30-х годов”, а значительно ранее — 4 марта 1926 года. В этот день на заседании парламента резким нападкам представителя партии Кэнсэйкай депутата Сэйго Накано подвергся председатель партии Сэйюкай генерал Гиити Танака, который в годы интервенции Японии в России был военным министром Японии. Как выяснилось из выступления Накано, Танака в корыстных Политических целях тайно использовал в качестве залога золотые слитки, вывезенные из России японской армией во время “сибирской экспедиции”. ^[ 51 ] В ходе этого скандала таким образом невзначай подтвердился неблаговидный факт грабительских захватов японской военщиной в России золотых слитков, представлявших собой государственное российское имущество. Правда, осуждению японских парламентариев подверглись тогда лишь закулисные махинации Танаки с похищенными слитками, использованными им в личных целях, и в частности, для покупки поста президента партии Сэйюкай. ^[ 52 ] Именно на эту сторону вопроса был сделан упор в выступлении Сэйго Накано, который заявил: “Слитки золота на сумму 10 миллионов рублей, полученные японской экспедиционной армией от русской армии, пропали потом без вести и это позор, что они были израсходованы на какие-то неправедные цели”. ^[ 53 ]

Что же касается самого факта незаконного похищения японскими военными российского государственного имущества, то этот факт осуждения парламентариев не вызвал, видимо такие похищения показались им в порядке вещей. Как пишется в упомянутой выше статье В. Головнина, “14-я дивизия, согласно различным данным, присвоила золото где-то в Амурской области, в казармах отступавших войск колчаковского генерала Розанова, а также в Приморье, отняв его у сподвижника атамана Семенова — Калмыкова. Во время парламентских атак на Танаку речь также шла о золоте на сумму в миллион иен, взятом в Хабаровске в феврале 1920 года, других партиях драгоценного металла, отбитых у красных во время боев у Александров и Зеи в октябре 1919 года, о разграбленных приисках в Забайкалье, откуда вывезли большое количество золотого песка”. ^[ 54 ]

Скандал, разразившийся в японском парламенте в марте 1926 года, привел к тому, что под давлением оппозиции токийская прокуратура начала расследование по фактам, приведенным в выступлениях депутата парламента Сэйго Накано. Речь шла о расследовании обстоятельств тайного, а потому незаконного ввоза в Японию японскими военоначальниками, и прежде всего генералами Гиити Танака и Хандзо Яманаси, возглавлявшими в дни “сибирской экспедиции” операции японской армии, российского золота. Основанием для проведения японской прокуратурой секретного расследования, послужили те же сведения, на которые опирался в своем парламентском выступлении упомянутый Сэйго Накано. Эти сведения были основаны на “заявлении, сделанном 2 марта 1926 года бывшим интендантом 2 ранга секретариата военного министра Тосихару Микамэ. В названном заявлении говорилось о незаконном присвоении рядом высших руководителей военного министерства Японии, в том числе генералом Гиити Танакой значительной части “секретного фонда” военного министерства и об использовании присвоенных средств в размере трех миллионов иен (в ценах того времени) для финансирования избирательных расходов Г. Танаки в ходе выборов председателя тогдашней крупной и влиятельной политической организации — партии Сэйюкай.

В начатом прокуратурой расследовании следственную группу возглавил помощник главного прокурора японской столицы Мотои Исида. В группу вошли также следователи Накадзима и Окава. В ходе расследования группа установила, что секретный фонд военного министерства формировался за счет захваченных японцами в Хабаровске (а точнее говоря в Хабаровском отделении Госбанка России), а также на Сахалине и в других районах Сибири и Дальнего Востока слитков золота на сумму свыше 10 миллионов золотых рублей. В частности, по свидетельским показаниям некого генерал-майора жандармерии Ёсинага, находившегося в период “сибирской экспедиции” на службе в штабе экспедиционных войск, часть золотых слитков, похищенных японскими генералами в России, была сдана ими на хранение в банк “Тёсэн Гинко”. Затем эти слитки под личным контролем ранее уже упоминавшегося заместителя военного министра Хандзо Яманаси были переправлены в Японию в префектуру Фукуока, а также в город Симоносэки — в местное отделение банка “Ёкохама Сёкин Гинко”. В группу по организации транспортировки похищенного российского золота входили генерал-майор Гунтаро Ямада и старший инспектор военного министра Наоиэ. Как свидетельствовали показания бывшего переводчика штаба японской 14 дивизии Мацуи, часть захваченного на Дальнем Востоке российского золота была нелегально вывезена в Японию и хранилась на уже упоминавшихся выше складах этой дивизии в городе Уцуномия, а потом, спустя некоторое время, была переправлена в Токио.

Сведения, предоставленные Микамэ двум депутатам нижней палаты японского парламента: Сэйго Накано и Итиро Киёсиро, дали основания этим депутатам выступить в парламенте с требованием создания специальной парламентской комиссии по выяснению обстоятельств формирования и использования “секретного фонда” военного министерства, созданного на базе вывезенного из России в Японию японскими генералами российского золота. Это требование было встречено в штыки представителями правительства и депутатами партии Сэйюкай. Против обоих депутатов парламента, настаивавших на продолжении расследования, были выдвинуты обвинения в тайном пособничестве Советскому Союзу. С целью дискредитации этих парламентариев им приписывалось злонамеренное стремление внести раскол в японское общество.

Но большинство парламентских депутатов тем не менее поначалу поддержало предложение о создании комиссии. В результате, созданная по настоянию Накано и Киёсиро специальная комиссия, провела расследование и констатировала, что общая сумма “секретного фонда” военного министерства, образовавшаяся на базе вывезенного в Японию из России в 1918-1922 годы российского золота, составила на конец 1922 года около 60 миллионов иен. Однако выяснилось при этом, что учреждение данного фонда было одобрено императором. Это сразу же обусловило невозможность дальнейших высказываний кем бы то ни было каких бы то ни было сомнений в законности действий военного руководства. На этом дискуссии в парламенте были прекращены. В дальнейшем большая часть средств “секретного фонда” была использована для выпуска векселей японских банков “Тёсэн Гинко” и “Тайван Гинко”.

Что же касается расследования прокуратурой обстоятельств тайного завоза отдельными генералами в Японию российского золота, то расследование завершилось детективным, если не криминальным продолжением. По наущению высших правительственных руководителей, а также лидеров партии Сэйюкай параллельно с нападками на Накано и Киёсиро в парламенте развернулась бесцеремонная травля против Микамэ — того, кто первым раскопал компромат на генерала Танаку и его окружение. Эта травля привела к тому, что Микамэ спустя два месяца после начала следствия скрылся на время, а затем, вступив в религиозную секту “Нитирэн”, поселился в храме “Хомиондзи” в районе Токио в качестве монаха-затворника, где и закончил свою жизнь.

Куда более трагично сложилась судьба помощника прокурора токийской прокуратуры Мотои Исида, активно взявшегося было за ведение секретного расследования дела о золотых слитках. Будучи человеком неподкупным и принципиальным, Исида явно напугал кого-то в правительственных и генеральских кругах. И это погубило его: 30 сентября 1926 года его труп был обнаружен на окраине Токио в районе железнодорожной станции Камата. Попытки сослуживцев Исиды — других японских прокуроров добиваться продолжения начатого Исидой расследования, а также выявить виновников его смерти не увенчались успехом. ^[ 55 ] В связи с исчезновением основного заявителя (Микамэ) и трагической смертью помощника главного прокурора Исиды, токийская прокуратура прервала дальнейшее расследование обстоятельств присвоения генералами российского золота: сначала на время, а потом и навсегда, так как руководству прокуратуры стало, видимо, вполне ясно, что японское правительство не желало ворошить это дело. Непроглядная история с похищением японскими генералами российского золота и использованием этого золота во внутриполитической борьбе была таким образом замята японскими правящими кругами и предана забвению.

Куда делось потом золото, которое увезли из России японские генералы — сказать трудно. Судя по косвенным данным, большая часть похищенных слитков оказалась в сейфах японских военных ведомств, закрытых для доступа гражданских лиц. По мнению японского историка Горо Тэнкэй — автора книги “Тайные сокровища династии Романовых”, похищение японскими генералами русского золота “было коллективным преступлением милитаристских кругов, действовавших в Сибири и на Северо-востоке Китая”. ^[ 56 ]

И это правда! Отрадно видеть, что среди японских историков есть честные ученые, готовые во имя истины идти против течения и разоблачать преступления своих соотечественников-генералов, бесцеремонно грабивших народы соседних стран.

8. КАК ЯПОНСКИЕ БАНКИ СТАЛИ НЕОПЛАТНЫМИ ДОЛЖНИКАМИ РОССИИ

Не упустили возможности поживиться российским золотом и разбогатеть путем его незаконного присвоения не только японские генералы, осуществлявшие интервенцию в Сибири, но и японские банкиры, к которым это золото тогда чуть ли не само приплыло в руки. Речь идет, в частности, о крупномасштабных переводах и перевозках в японские банки российских золотых рублей как в виде ценных бумаг, так и в натуральном виде. Эти переводы и перевозки производились} еще до начала революции в России в связи с намерением царского правительства разместить в Японии крупные военные заказы.

Первые переговоры между Японией и царским правительством о поставках в Россию японского оружия и боеприпасов начались 3 июля 1915 года. Вскоре, а именно 18 сентября 1915 года заместитель министра иностранных дел Японии К. Мацуи вручил царскому послу в Токио Н.А. Малевскому-Малевичу проект соглашения о поставке японских вооружений в Россию. В соответствии с этим проектом Япония обязывалась произвести и поставить в Россию 1900 тысяч винтовок и 156 миллионов боевых патронов. ^[ 57 ] При этом российское правительство должно было также заключить соглашения с японскими частными поставщиками вооружений, оплатив им часть расходов на развитие производства в размере 10 миллионов иен.

Месяцем позже — 23 октября 1915 года Россия дала официальный ответ на японские предложения. В этом ответе изъявлялась готовность царского правительства разместить в Японии заказы на производство и поставку 1800 тысяч винтовок российского образца. Согласилось также российское правительство взять на себя и покрытие части издержек по вводу в действие новых военных предприятий Японии в размере около 15 миллионов иен.

В 1916 году в соответствии с достигнутыми договоренностями о военных заказах России в Японии были подписаны двусторонние соглашения о предоставлении царскому правительству соответствующих кредитов... В частности 7 февраля 1916 года было заключено российско-японское соглашение о гарантиях размещения займов Министерства финансов России в Японии, в соответствии с которым синдикат японских банков в лице банка “Ёкохама Сёкин Гинко” и правительства России приступил к продаже в Японии облигационно-вексельного займа Министерства финансов России на общую сумму 50 миллионов иен. В том же 1916 году, весной-летом были достигнуты договоренности о гарантиях размещения облигаций на новые суммы. Так, в договоренности, достигнутой 12 апреля, речь шла о сумме в 15,5 миллионов иен.

А вскоре — 4 сентября 1916 года было заключено еще одно соглашение между правительством России и банком “Ёкохама Сёкин Гинко”, выступавшим от имени специально созданного синдиката японских банков. Соглашение предусматривало эмиссию государственных казначейских векселей на сумму 70 миллионов иен с целью их дальнейшей реализации в Японии.

В результате упомянутых соглашений в течение 1916 года общая сумма российских заемных средств в Японии составила 135,5 миллионов иен. ^[ 58 ] Соглашения предусматривали выпуск Министерством финансов России и продажу на японском фондовом рынке облигаций (векселей), обеспеченных золотом российского государства. Полученные в результате продажи облигаций средства должны были поступить на оплату стоимости произведенной и поставленной на экспорт в Россию японской военной продукции.

Стоит при этом обратить внимание на такое обстоятельство: подписанные соглашения носили по сути дела характер межправительственных договоренностей, несмотря на то, что с японской стороны их подписало частное, на первый взгляд, юридическое лицо — банк “Ёкохама Сёкин Гинко”, ибо этот банк являлся не просто одним из коммерческих банков Японии, а банком, уполномоченным на ведение операций японского правительства.

Давая: указание банку “Ёкохама Сёкин Гинко” на подписание данных соглашений, японское правительство не сомневалось в способности России обеспечить свои казначейские обязательства соответствующим золотым запасом, тем более, что начиная с 1914 года российское золото уже поступало в Японию по некоторым другим соглашениям и сделкам.

И действительно, как свидетельствовала тогдашняя японская статистика, после заключения японо-российских соглашений о поставках Японией в Россию оружия и боеприпасов приток. российского золота в Японию резко возрос. Если в 1915 году Япония получила от России золотые монеты и слитки на сумму 8304 иены, то в 1916 году стоимость ввезенного из России в Японию золота составила 39.189.550 иен, а в 1917 году — 39059300 иен. ^[ 59 ]

Обращает на себя внимание в этой связи следующее:

произведенные в эти два года поставки российского золота значительно перекрывали суммы привлеченных в тот момент иеновых средств под российские военные займы 1916-1917 годов. Изначально, уже с момента подписания соглашения о первом займе в 50 миллионов иен и на протяжении всего 1916 года, Япония в интересах извлечения собственных экономических выгод последовательно затягивала размещение, иеновых сумм под российские займы. В нарушение условий использования привлеченных российских средств японская сторона кредитовала за счет российских займов проекты, не имевшие отношения к целям российско-японских договоренностей. Ведь соглашения о размещении российского займа в Японии преследовали не просто коммерческие, а конкретные цели и накладывали на принимающую сторону вполне определенные обязательства. Не случайно же государственный банк Японии участвовал в процессе использования российских ценных бумаг, и это лишний раз подтверждало, что данные соглашения носили отнюдь не характер частной сделки и рассматривались японским правительством как межгосударственные.

Более того, эмиссия российских ценных бумаг под заем в 50 миллионов иен была проведена 22 января 1918 года, то есть уже после Октябрьского переворота и заявления Советской России об аннулировании государственных долгов иностранным государствам (15 января 1918 г.). Это служит дополнительным подтверждением тому, что неоднократный выпуск Японией под названный заем облигаций преследовал спекулятивные цели. Таким путем японская сторона пыталась решать свои внутренние финансовые проблемы, не имеющие отношения к содержанию японо-российских договоренностей 1916 года. ^[ 60 ]

Февральская революция в России, как и Октябрьский переворот 1917 года, как стало ясно в дальнейшем, также не способствовали соблюдению сроков и реализации кредитных соглашений. Эти события сделали невозможным привлечение японских средств под займы Министерства финансов царской России. Однако подобные форс-мажорные обстоятельства никоим образом не снимали взаимных обязательств обеих стран на международном уровне, поскольку окончательный расчет по военным кредитам в соответствии с подписанными ранее соглашениями должен был состояться не ранее 1920 года.

Образец печатной продукции Минфина императорской Японии — “российской военно-оккупационной боны”. Такие боны использовались японскими банками в период оккупации Сибири и Дальнего Востока (1918-1922 гг.)

Между тем, в 1917 году японское правительство стало принимать односторонние решения. Пример тому выпуск в Японии новых облигаций по царскому займу без получения на это согласия со стороны преемников царского правительства.

Параллельно в японском министерстве финансов выявилась тенденция к тайному присвоению значительной части российского золота, доставленного под залог военных займов. Сопоставление объемов ввезенных в Японию с 1914 года по 1922 год российских золотых и серебряных монет с объемами фактического привлечения иеновых средств под оплату стоимости военных заказов России, обнаруживало наличие непривлеченного остатка средств по займам 1916-1917 годов и задолженности Японии перед Россией по непоставленной части оружия и боеприпасов. Из статистики японского министерства финансов видно, что в условиях практического отсутствия японского экспорта в Россию в названные годы, из России в Японию поступило золота и серебра на гигантскую сумму в 145.536.576 иен. ^[ 61 ] Эти размеры золота, поступившего в Японию в 1916 — 1917 годах, значительно превосходили суммы предполагавшихся тогда к размещению иеновых средств. Так, если даже исходить из того, что к 20 сентября 1917 года были полностью размещены как заем в 50 миллионов иен, так и частично на сумму в 11.229.000 иен заем в 70 миллионов иен (разница между всей суммой займа и непривлеченного остатка, 58.771.000 иен), то и в этом случае японская задолженность по поставленному из России золоту составляла бы в тот момент 17029338 иен. ^[ 62 ] Если же предполагать, что в рассматриваемый период в Японии был размещен даже полностью и третий по счету российский заем в размере 15 миллионов 500 тысяч иен, то все равно получается, что в японских государственных. банках осела “чистенькая сумма” в размере 1.529.338 иен (17.029.338 – 15.500.000 = 1.529.338). А это далеко не мелочь, ибо в послевоенный период при подобного рода подсчетах одна довоенная иена принимается за 1000 нынешних иен.

Здесь же можно привести и такой подсчет российских финансовых экспертов: если исходить из того, что с 1914 по 1922 годы в Японию было поставлено из России золотых и серебряных монет на сумму в 145.536.576 иен, а цена объявленных и фактически привлеченных по подписке российских облигаций составила 95.129.000 иен (6.122.900 + 15.500.000 + 18.400.000) то положительное сальдо взаиморасчетов от разницы названных итоговых сумм составила бы в пользу России 50.407.576 миллионов иен. ^[ 63 ] Примечательно, что наличие неоплаченной японской валютной задолженности России подметил впоследствии (в 1929 г.) даже такой приспешник японских интервентов как белогвардейский казачий атаман Г. Семенов, который упоминая о банке “Ёкохама Сёкин Гинко”, принимавшем на свои счета залоговые платежи по царским заказам, писал, что в Японии “остались еще крупные суммы от прежних заказов императорского правительства, по-видимому свыше 2 миллионов иен от кредитов, переведенных Главным Артиллерийским Управлением...” ^[ 64 ]

Обращает на себя внимание и другая сторона дела: значительная часть вооружений, закупленных Россией в Японии в счет займов, гарантированных завозом из России в японские банки золота, не была поставлена России в 1916-1917 годах.

В нашей печати в последние годы опубликован ряд статей, авторы которых, оперируя архивными документами, сообщают о том, что представитель царского правительства — Военный агент (атташе) России генерал-майор М.П. Подтягин, находившийся в 1916 — 1920 годах в Японии и ведавший закупками японского оружия и боеприпасов, так и не получил назад из японских банков и от японского военного ведомства те суммы, которые поступили в эти банки и в ведомство в качестве оплаты предполагавшихся поставок японского оружия, предполагавшихся, но так и не доставленных в Россию. Из имеющихся в архивах (речь идет в частности о так называемом “Архиве Куроки”) документов следует, что на счетах Подтягина была большая сумма, переведенная в распоряжение военного агента в Токио еще царским правительством. “Эти деньги — сообщалось в “Литературной газете” — так и остались на счетах японского банка. Более того, совершенно очевидно, что японское военное ведомство, получив в свое распоряжение значительные суммы российских денег, так свое обязательство и не сдержало: деньги российской стороне возмещены не были... По самым приблизительным оценкам сумма, находившаяся на счетах Подтягина составляет более 60 миллиардов долларов по сегодняшнему курсу.” ^[ 65 ] Кстати сказать, не вернулись из японских банков в Россию не только “царские” депозиты, попавшие в банки в виде залога за японские поставки оружия и боеприпасов, которые так и не были реализованы, но и те проценты, которые набежали за 80 лет по этим российским депозитам. Все эти громадные суммы были с согласия и при содействии токийского правительства незаконно присвоены японскими банкирами.

Спрашивается: что же стало в дальнейшем с теми свободными банковскими депозитами, которые образовались на счетах банков “Ёкохама Сёкин Гинко”, “Тёсэн Гинко” да и некоторых других в результате того, что правительство России так и не востребовало излишки в суммах залогового российского золота, полученного ранее этими банками? Судя по сведениям, изложенным в книге “История банка “Ёкохама Сёкин Гинко”, опубликованной спустя несколько десятилетий, упомянутые депозиты некоторое время оставались на счетах этого банка. Но затем после нескольких лет выжидательной паузы и особенно после того, как представители Советской России на Шанхайской конференции 1925 года, посвященной переговорам о нормализации советско-японских отношений, проявили готовность не поднимать вопрос о долгах обеих сторон и отложить его обсуждение на неопределенное время, руководители банка и чиновники Министерства финансов Японии “приступили к делу”: в 1927 году государственные ценные бумаги на общую сумму 62 миллиона иен (это сумма в 58771000 иен, увеличившаяся после начисления процентов), приобретенные за счет российского императорского депозита были переоформлены согласно указанию японского правительства и преобразованы в правительственный ссудный фонд. ^{[ 66 ]}

Здание Центральной конторы "Иокогамского валютного банка" в 1914-1925 гг.

Что касается банка “Тёсэн Гинко”, то его архивные документы свидетельствуют о том, что этот банк уже в 1918-1920 годы за счет российского золота стал осуществлять инвестиционную поддержку вновь созданной акционерной компании “Нитиро Дзицугё” (в переводе на русский язык: “Японо-российское предпринимательство), в правление которой вошел ряд влиятельных чиновников японского правительства, включая Рюити Икэба — личного секретаря японского премьер-министра, Отохико Итики — заместителя министра финансов и Цугиёси Имамура — представителя японского Министерства финансов в штате японского посольства в Петрограде. В дальнейшем значительная часть капитала компании “Нитиро Дзицугё” была инвестирована в другие предпринимательские компании: “Тайхоку Гёгё”, “Тоё Такусёку”, “Кёкуто Гёгё” и прочие. Как явствует из отчетности компании “Нитиро Дзицугё”, только в 1920 году эта компания с ведома Правительства Японии перевела на другие счета огромную по тем временам сумму в размере около 6 миллионов иен. ^[ 67 ]

В результате таких операций российские депозиты как ручейки из водохранилища стали растекаться по фондам различных частных японских фирм, превратившись с позволения и с помощью -японского министерства финансов из государственных капиталов в частные. Все эти операции чиновников японского министерства финансов представляли собой недопустимые, заведомо незаконные махинации, ибо правительственные ссуды, почерпнутые из российских депозитов, использовались при этом для субсидирования предпринимательства не имевшего никакого отношения к японо-российским договоренностям о военных займах. В сущности это была перекачка части российских “царских” денег на счета частных японских акционерных компаний.

Если говорить современным языком, то это было не что иное как отмывание национальной принадлежности-депозитных средств. И более того, — это было в сущности изъятие средств из государственного депозита российской империи для использования их в частных коммерческих операциях японских, фирм. По сути дела такие махинации следовало бы расценивать еще строже — как должностное преступление чиновников японского министерства финансов.

http://rus-sky.com/history/library/latyshev/index.htm

The Yokohama Specie Bank (now The Kanagawa Prefectural Museum of Cultural History) - на верхнем снимке

Shanghai, China branch

The old Yokohama Specie Bank Building was completed in 1924.

https://en.wikipedia.org/wiki/Yokohama_Specie_Bank

https://en.wikipedia.org/wiki/Yokohama_Specie_Bank_Building