По выздоровлении он не забыл своего обета, но несколько лет откладывал его исполнение, «жался», по его выражению. Однако совесть не давала ему покоя. И чем больше проходило времени, тем мучительнее становились укоры совести. Периоды беззаботного веселья и беспечности сменялись периодами острой тоски и грусти, усиленной молитвы и слез. Однажды, будучи уже в Липецке, гуляя в соседнем лесу, он, стоя на берегу ручья, явственно расслышал в его журчанье слова: «Хвалите Бога, любите Бога...»

Дома, уединяясь от любопытных взоров, он пламенно молился Божией Матери просветить его ум и направить его волю. Вообще он не обладал настойчивою волею и уже в старости говорил своим духовным детям: «Вы должны слушаться меня с первого слова. Я – человек уступчивый. Если будете спорить со мною, я могу уступить вам, но это не будет вам на пользу». Изнемогая от своей нерешимости, Александр Михайлович отправился за советом к проживавшему в той местности известному подвижнику Илариону. «Иди в Оптину, – сказал ему старец, – и будешь опытен». Гренков послушался. Осенью 1839 года он прибыл в Оптину Пустынь, где был ласково принят старцем Львом.

Вскоре он принял постриг и был наречен Амвросием, в память святителя Медиоланского, затем был рукоположен в иеродиакона и позднее – во иеромонаха. Когда отец Макарий начал свое дело издательства, о. Амвросий, окончивший семинарию и знакомый с древними и новыми языками (он знал пять языков), был одним из его ближайших помощников. Скоро после своего рукоположения он заболел. Болезнь была настолько тяжела и продолжительна, что навсегда подорвала здоровье отца Амвросия и почти приковала его к постели. Вследствие своего болезненного состояния он до самой своей кончины не мог совершать литургии и участвовать в длинных монастырских богослужениях.

Постигшая о. Амвросия тяжелая болезнь имела для него несомненно провиденциальное значение. Она умерила его живой характер, предохранила его, быть может, от развития в нем самомнения и заставила его глубже войти в себя, лучше понять и самого себя, и человеческую природу. Недаром же впоследствии о. Амвросий говорил: «Монаху полезно болеть. И в болезни не надо лечиться, а только подлечиваться!» Помогая старцу Макарию в издательской деятельности, о. Амвросий и после его кончины продолжал заниматься этою деятельностью. Под его руководством были изданы: «Лествица» преп. Иоанна Лествичника, письма и жизнеописание о. Макария и другие книги. Но не издательская деятельность была средоточием старческих трудов о. Амвросия. Его душа искала живого, личного общения с людьми, и он скоро стал приобретать славу опытного наставника и руководителя в делах не только духовной, но и практической жизни. Он обладал необыкновенно живым, острым, наблюдательным и проницательным умом, просветленным и углубленным постоянною сосредоточенною молитвою, вниманием к себе и знанием подвижнической литературы. По благодати Божией его проницательность переходила в прозорливость. Он глубоко проникал в душу своего собеседника и читал в ней, как в раскрытой книге, не нуждаясь в его признаниях. Лицо его, крестьянина-великоросса, с выдающимися скулами и с седой бородой, светилось умными и живыми глазами. Со всеми качествами своей богато одаренной души о. Амвросий, несмотря на свою постоянную болезнь и хилость, соединял неиссякаемую жизнерадостность и умел давать свои наставления в такой простой и шутливой форме, что они легко и навсегда запоминались каждым слушающим. Когда это было необходимо, он умел быть взыскательным, строгим и требовательным, применяя «наставление» палкой или же накладывая на наказуемого епитимью. Старец не делал никакого различия между людьми. Каждый имел к нему доступ и мог говорить с ним: петербургский сенатор и старая крестьянка, профессор университета и столичная модница, Соловьев и Достоевский, Леонтьев и Толстой.

С какими только просьбами, жалобами, с какими только своими горестями и нуждами ни приходили к старцу люди! Приходит к нему молодой священник, год тому назад назначенный, по собственному желанию, на самый последний приход в епархии. Не выдержал он скудости своего приходского существования и пришел к старцу просить благословения на перемену места. Увидев его издали, старец закричал: «Иди назад, отец! Он один, а вас двое!» Священник, недоумевая, спросил старца, что значат его слова. Старец ответил: «Да ведь дьявол, который тебя искушает, один, а у тебя помощник – Бог! Иди назад и не бойся ничего; грешно уходить с прихода! Служи каждый день литургию, и все будет хорошо!» Обрадованный священник воспрянул духом и, вернувшись на свой приход, терпеливо повел там свою пастырскую работу и через много лет прославился как второй старец Амвросий.

Толстой после беседы с о. Амвросием радостно сказал: «Этот о. Амвросий совсем святой человек. Поговорил с ним, и как-то легко и отрадно стало у меня на душе. Вот когда с таким человеком говоришь, то чувствуешь близость Бога».

Другой писатель, Евгений Погожев (Поселянин) говорил: «Меня поразила его святость и та непостижимая бездна любви, которые были в нем. И я, смотря на него, стал понимать, что значение старцев – благословлять и одобрять жизнь и посылаемые Богом радости, учить людей жить счастливо и помогать им нести выпадающие на их долю тягости, в чем бы они ни состояли». В. Розанов писал: «Благодеяние от него льется духовное, да, наконец, и физическое. Все поднимаются духом, только взирая на него... Самые принципиальные люди посещали его (о. Амвросия), и никто не сказал ничего отрицательного. Золото прошло через огонь скептицизма и не потускнело».

В старце в очень сильной степени была одна русская черта: он любил что-нибудь устроить, что-нибудь создать. Он часто научал других предпринять какое-нибудь дело, и, когда к нему приходили сами за благословением на подобную вещь частные люди, он с горячностью принимался обсуждать и давал не только благословение, но и добрый совет. Остается совершенно непостижимым, откуда брал отец Амвросий те глубочайшие сведения по всем отраслям человеческого труда, которые в нем были.

Внешняя жизнь старца в Оптинском скиту протекала следующим образом. День его начинался часа в четыре-пять утра. В это время он звал к себе келейников, и читалось утреннее правило. Оно продолжалось более двух часов, после чего келейники уходили, а старец, оставшись один, предавался молитве и готовился к своему великому дневному служению. С девяти часов начинался прием: сперва монашествующих, затем мирян. Прием длился до обеда. Часа в два ему приносили скудную еду, после которой он час-полтора оставался один. Затем читалась вечерня, и до ночи возобновлялся прием. Часов в 11 совершалось длинное вечернее правило, и не раньше полуночи старец оставался, наконец, один. Отец Амвросий не любил молиться на виду. Келейник, читавший правило, должен был стоять в другой комнате. Однажды один монах нарушил запрещение и вошел в келлию старца: он увидел его сидящим на постели с глазами, устремленными в небо, и лицом, осиянным радостью.

Так в течение более тридцати лет, изо дня в день старец Амвросий совершал свой подвиг. В последние десять лет своей жизни он взял на себя еще одну заботу: основание и устройство женской обители в Шамордине, в 12 верстах от Оптины, где, кроме 1000 монахинь, имелись еще приют и школа для девочек, богадельня для старух и больница. Эта новая деятельность была для старца не только лишней материальной заботой, но и крестом, возложенным на него Провидением и закончившим его подвижническую жизнь.

1891 год был последним в земной жизни старца. Все лето этого года он провел в Шамординской обители, как бы спеша закончить и устроить там все незаконченное. Шли спешные работы, новая настоятельница нуждалась в руководстве и указаниях. Старец, повинуясь распоряжениям консистории, неоднократно назначал дни своего отъезда, но ухудшение здоровья, наступавшая слабость – следствие его хронической болезни – заставляли его откладывать свой отъезд. Так протянулось дело до осени. Вдруг пришло известие, что сам преосвященный, недовольный медлительностью старца, собирается приехать в Шамордино и увезти его. Тем временем старец Амвросий слабел с каждым днем. И вот – едва преосвященный успел проехать половину пути до Шамордина и остановился ночевать в Перемышльском монастыре, как ему подали телеграмму, извещающую его о кончине старца. Преосвященный изменился в лице и смущенно сказал: «Что же это значит?» Был вечер 10 (22) октября. Преосвященному советовали на другой день вернуться в Калугу, но он ответил: «Нет, вероятно, такова уж воля Божия! Простых иеромонахов архиереи не отпевают, но это особенный иеромонах – я хочу сам совершить отпевание старца».

Было решено перевезти его в Оптину пустынь, где провел он свою жизнь и где покоились его духовные руководители – старцы Лев и Макарий. На мраморном надгробии выгравированы слова апостола Павла: «Бых немощным, яко немощен, да немощныя приобрящу. Всем бых вся, да всяко некия спасу» (1Кор.9:22). Слова эти точно выражают смысл жизненного подвига старца.

+++

Прп. Лев Оптинский (1768–1841), в миру Лев Наголкин – основатель старчества в Оптиной пустыни. Нёс подвиг духовного руководства, отличался даром прозорливости и чудотворений. Многие приходили к нему за советом и утешением. Его ученики продолжили традицию старчества. Прославлен для общецерковного почитания в августе 2000 г.

* * *

Первый приснопамятный оптинский старец Лев (Наголкин) родился в г. Карачеве Орловской губ., и в святом крещении наречен был Львом. В миру он вращался в купеческом быту и служил приказчиком в пеньковом деле, возил пеньку для сбыта на дальние расстояния. Однажды юноша подвергся нападению от волка, который вырвал у него из ноги огромный кусок. Будучи необычайно сильным и смелым, Лев засунул кулак в глотку волка, а другой рукой сдавил ему горло. Обессиленный волк упал с воза. Старец Лев прихрамывал после этого всю жизнь.

Сметливый и в высшей степени способный приказчик во время переездов сталкивался с представителями всех классов общества. Он хорошо освоился с манерами и бытом каждого из них. Этот опыт пригодился ему в годы старчествования, когда к нему приходили и раскрывали душу самые разные люди, знатные и незнатные.

Начало монашеской жизни преп. Лев положил в Оптиной Пустыни, но потом перешел в Белобережскую Пустынь, где в то время настоятельствовал известный афонский подвижник о. Василий Кишкин. Вскоре Лев принял монашеский постриг с именем Леонид. Здесь он прошел искус обучения монашеским добродетелям: послушанию, терпению и всем внешним подвигам. В 1804 г. он стал преемником о. Василия. Еще до назначения своего настоятелем, преподобный прожил некоторое время в Чолнском монастыре, где встретился с учеником старца Паисия Величковского о. Феодором и стал его преданным последователем. Старец Феодор обучал преп. Леонида высшему монашескому деланию, этой «науке из наук и искусству из искусств», как зовется подвиг непрестанной молитвы, посредством которой происходит очищение сердца от страстей. В это же время преподобный познакомился с инспектором Орловской семинарии игуменом Филаретом, будущим митрополитом Киевским. Это обстоятельство имело для старца значение в его последующей жизни.

Как только старец Леонид был назначен настоятелем Белобережской Пустыни, о. Феодор перешел к нему на жительство. Впоследствии оба подвижника во многих скитаниях прожили совместно около двадцати лет. Под руководством о. Феодора преп. Леонид достиг высоких духовных дарований.

В Белых Берегах о. Феодора постигла продолжительная болезнь, после которой построили ему уединенную келью в лесной глуши, в двух верстах от обители, где он и поселился с о. Клеопой. К этим великим подвижникам вскоре присоединился и сам преподобный, сложивший с себя звание настоятеля в 1808 году. Здесь в пустынном безмолвии он принял келейно пострижение в схиму и наречен был Львом. Вскоре после этого старцы Лев и Клеопа переселились в Валаамский монастырь, а в 1812 году к ним присоединился и старец Феодор.

Около шести лет прожили великие старцы в Валаамском скиту, где им вначале жилось хорошо, как об этом писал о. Феодор: «Взаправду можно похвалиться милосердием Божиим на нас, недостойных, явленным: привел нас в место безмолвное, спокойное, от человеков удаленное, молвы свобожденное». Тамошний юродивый Антон Иванович сказал: «Торговали хорошо». То есть привлекли к себе мудростью и смирением многих братий, которые к ним стали ходить за духовным руководством. Им удалось спасти от глубокого отчаяния келиарха монастыря о. Евдокима, который, исполняя внешние подвиги, не мог справиться с такими страстями, как гнев и пр. Старцы указали ему истинный путь к отверзению сердца, и он понял смиренную науку отцов, начал смиряться, возрождаться и впоследствии сам стал учителем братии. Имена Леонида и Феодора всегда были на его устах. Игумен монастыря о. Иннокентий вознегодовал, что старцы отняли у него его ученика, и обратился с жалобой к Петербургскому митрополиту Амвросию. Из Петербурга приехала комиссия, старцы были оправданы, а игумену было сделано строгое внушение. Но зная человеческую природу, старцы побоялись оставаться на Валааме, в особенности после посещения монастыря князем Голициным, который оказал им особое внимание. Они перебрались в Александро-Свирский монастырь.

В 1820 году государь Александр I объезжал северные свои владения. Путь его пролегал вблизи Александро-Свирского монастыря. Жившие там старцы о. Феодор и преп. Леонид почтительно предложили своему настоятелю приготовиться к встрече государя, хотя в его маршруте монастырь этот не был обозначен. Отец настоятель прислушался к совету старцев и в день, указанный ими, ожидал императора у ворот. Между тем государь на пути, по своему обыкновению, расспрашивал о местности и ее жителях у ямщиков – иногда сам, иногда через кучера Илью, неизменного своего возницу. Приближаясь к дороге, где поставлен был крест в знак близости монастыря и для указания к нему пути, государь спросил: «Что это за крест?». Узнав же, что недалеко Свирский монастырь, он велел туда ехать. При этом начал расспрашивать, – каково в монастыре и каковы братия. Ямщик, нередко туда ходивший, отвечал, что ныне стало лучше прежнего. «Отчего?» – спросил государь. «Недавно поселились там старцы о. Феодор и о. Лев; теперь и на клиросе поют получше, и во всем более порядка». Государь, слыхавший от князя Голицина эти имена, пожелал со старцами познакомиться. Между тем ожидавшие царя, испытанные скорбями старцы сотворили между собою краткое совещание, как поступить, если государю угодно будет посетить их, и решили, чтобы не вызывать у братии зависти, молчать. Подъехав к монастырю, государь удивился встрече: «Разве ждали меня?». Настоятель сказал, что вышел навстречу по совету старцев. Приложившись к мощам, царь спросил: «Где здесь о. Феодор и о. Лев?». Старцы несколько выдались, но на все вопросы императора отвечали сдержанно и отрывисто. Государь это заметил и прекратил вопросы, но пожелал принять благословение от о. Феодора. «Я монах непосвященный, – сказал смиренный старец, – я просто мужик». Царь вежливо откланялся и поехал в дальнейший путь.

Во время пребывания в Александро-Свирском монастыре преп. Леонид однажды ездил по делам в Петербург и из рассказа о его пребывании в столице видно, что уже тогда он был истинным прозорливым старцем, обладателем многих духовных дарований. Он посещал там одну духовную дочь, которую спас от неправильного духовного устроения, именуемого прелестью. Однажды старец пришел к ней и потребовал, чтобы она немедленно переехала на новую квартиру, которую ей предлагали и от которой она отказывалась. Старец настоял на своем. Ночью в старую ее квартиру забрался ее бывший слуга с целью ограбления и убийства. Его намерение было потом доказано.

Когда скончался великий старец о. Феодор, преп. Леонид не сразу прибыл в Оптину Пустынь, куда его призывали епископ Филарет Калужский и преп. Моисей – настоятель обители. Сначала его удерживали в Александро-Свирском монастыре, потом он пробыл некоторое время в Площанской Пустыни, где находился преп. Макарий – его будущий помощник во время старчествования в Оптинском скиту и впоследствии его преемник в старчестве.

Наконец, в Оптину Пустынь (1829 г.) прибыл основатель знаменитого ее старчества – той духовной школы, откуда вышла вся плеяда последующих старцев. Заслуга преп. Леонида не ограничивается только основанием старчества, им был дан тот импульс, который вдохновлял последующие поколения старцев в течение целых ста лет – до самого конца жизни и процветания знаменитой Оптиной Пустыни. Великие старцы преп. Макарий и преп. Амвросий, были его учениками.

Старец Леонид прибыл в Оптину Пустынь уже на склоне лет. Он был большого роста, величественный, в молодости обладавший баснословной силой, сохранивший до старости, несмотря на полноту, грацию и плавность в движениях. Его исключительный ум, соединенный с прозорливостью, давал ему возможность видеть людей насквозь. Душа старца была преисполнена великой любви и жалости к человечеству, но действия его иногда были резки и стремительны. О преп. Леониде нельзя судить как об обычном человеке, потому что он достиг той духовной высоты, когда подвижник действует, повинуясь голосу Божию. Вместо долгих уговоров он иногда сразу выбивал у человека почву из-под ног и давал ему осознать и почувствовать свою несостоятельность и неправоту, и таким образом своим духовным скальпелем вскрывал гнойник, образовавшийся в огрубевшем сердце человека. В результате лились слезы покаяния. Старец знал, каким способом достигнуть своей цели.

Жил недалеко от Оптиной один барин, который хвастался, что как взглянет на старца Леонида, так его насквозь и увидит. Был этот барин высокий, тучный. Приезжает он раз к старцу, когда у него было много народа. А у преподобного был обычай, когда он хотел произвести на кого особое впечатление, то загородит глаза левой рукой, точно от солнца, приставив ее козырьком ко лбу. Так поступил он при входе этого барина и сказал: «Эка остолопина идет! Пришел, чтобы насквозь увидеть грешного Леонида, а сам, шельма, семнадцать лет не был у исповеди и Св. Причащения». Барин затрясся, как лист, и после каялся и плакал, что – грешник неверующий и, действительно, семнадцать лет не исповедывался и не причащался Св. Христовых Таин.

Другой случай. Приехал в Оптину помещик П. и, увидев старца, подумал про себя: «Что же это говорят, что он необыкновенный человек! Такой же, как и прочие, необыкновенного ничего не видно». Вдруг старец говорит ему: «Тебе все дома строить. Здесь вот столько-то окон, тут столько-то, крыльцо такое-то!» Нужно заметить,что П. по пути в Оптину увидел такую красивую местность, что вздумал выстроить там дом и составлял в уме план, какой он должен быть и сколько в нем окон, в чем и обличил его старец. Когда же П. стал исповедываться, преподобный напомнил ему забытый им грех, который он даже за грех не считал.

Еще однажды был случай, когда один приезжий господин объявил старцу, что приехал на него «посмотреть». Старец встал с места и стал поворачиваться перед ним: «Вот, изволите посмотреть меня». Господин пожаловался на него настоятелю, который ему возразил, что старец святой, и по его словам был ему и ответ. Приезжий после этого немедленно вернулся к преподобному, кланялся ему земно и говорил: «Простите, батюшка, я не сумел вам объяснить о себе». Старец выслал из кельи присутствующих и беседовал с приезжим два часа. После этого тот прожил в Оптиной месяц, часто ходил к старцу, потом писал ему письма, объясняя, что он был в отчаянном положении и что старец оживил и воскресил его.

Славный и знаменитый герой Отечественной войны, находясь по пути со своей частью поблизости от Оптиной Пустыни, заглянул в скит к старцу Леониду. Старец спросил у него его фамилию.

– Кульнев, – отвечал генерал, – я остался после отца малолетним, поступил в учебное заведение, окончил курс наук и с того времени нахожусь на службе.

– А где же ваша матушка?

– Право, не знаю, в живых ли она, или нет. Для меня, впрочем, это все равно.

– Как так? Хорош же вы сынок.

– А что же? Она мне ничего не оставила, все имение раздала, потому я и потерял ее из виду.

– Ах, генерал, генерал! Что мелешь? Мать тебе ничего не оставила, а все прожила. И как это ты говоришь, что все она раздала? А вот об этом-то ты и не подумаешь, что она едва могла перенести удар лишения твоего родителя, а своего супруга: и с этого времени и до настоящего стоит перед Богом, как неугасимая свеча, и как чистая жертва посвятила свою жизнь на всякое злострадание и нищету за благо своего единственного сына Николушки. Вот уже около тридцати лет она проходит такой самоотверженный подвиг. Неужели же эти ее молитвы для своего Николушки не наследство? У многих генералов при всех изысканных средствах дети не лучше прохвостов, а Николушка и без средств, да вот генерал!

Глубоко потрясли Кульнева эти простые, но и правдивые старческие слова. Обратившись к св. иконам, он зарыдал. Затем генерал при безчисленных благодарностях спросил адрес своей матери. А прибыв к ней, он на коленях подполз к ее кровати и целовал у нее руки и ноги… Старушка чуть не умерла от радости…

Очень характерен рассказ одного афонского монаха, о. Парфения, посетившего старца Леонида. Монах был одет в мирскую одежду, однако старец, называя его афонским монахом, запретил ему становиться перед собой на колени, как это делали миряне. Среди присутствующих был человек, который, по его словам, пришел «получить душеполезное наставление», но, вопрошенный старцем, сознался, что не исполнил прежнее старческое приказание. Он не бросил курение, как приказал ему о. Леонид. Преподобный грозно велел вытолкать этого человека вон из кельи. Потом пришли три женщины в слезах, которые привели одну лишившуюся ума и рассудка. Они просили о больной помолиться. Старец надел на себя епитрахиль, возложил конец епитрахили и свои руки на главу болящей и, прочитав молитву, трижды перекрестил ее главу и приказал отвести в гостиницу. Сие делал он сидя, потому что уже не мог встать, был болен и доживал последние свои дни. Когда о. Парфений посетил старца на другой день, вчерашняя больная пришла совершенно здоровой, а выгнанный господин пришел просить прощения. Старец его простил, и повторил свое приказание. Афонский монах ужаснулся, что старец, не боясь вреда для себя, творит исцеления. Преподобный ответил: «Я сие сотворил не своей властью, но это сделалось по вере приходящих, и действовала благодать Святого Духа, данная мне при рукоположении, а сам я человек грешный».

Чудеса, совершаемые старцем, были безчисленны: толпы обездоленных стекались к нему, окружали его. «Случилось мне однажды, – писал иеромонах Леонид (Кавелин, будущий наместник Троице-Сергиевой Лавры), – проезжать из Козельска в Смоленскую губернию. По дороге в уединенных деревушках поселяне, узнав, что я еду из Козельска, наперерыв спешили узнать что-нибудь о старце Леониде. На вопрос, откуда вы его знаете, они отвечали: «Помилуй, кормилец, как нам не знать о. Леонида? Да он для нас, бедных, неразумных, больше отца родного. Мы без него, почитай, сироты круглые».

Иначе относились к старцу некоторые духовные лица, в том числе калужский епархиальный архиерей преосв. Николай, который творил много неприятностей Оптиной Пустыни. Этот епископ имел твердое намерение сослать старца Леонида в Соловецкий монастырь для заключения. Предыдущий же епископ Калужский Никанор, будущий митрополит С.-Петербургский, уважал старца. В бытность преподобного в Калуге встречные лица, узнав его, становились на колени и кланялись ему в ноги. Увидев это, начальник полиции решил, что дело нечисто и сделал соответственное донесение епископу Никанору. Владыка вызвал к себе старца и на вопрос, как он верует, старец спел ему Символ веры по-киевски, т.е. начиная с низкой ноты и повышая тон до самой высокой. По пословице «рыбак рыбака видит издалека», добрый владыка понял, кого он видит перед собой и почему старцу кланяются в землю. Он задержал старца у себя в течение нескольких дней, ухаживал за ним, угощал его, так что старец два дня не ел, вернувшись домой. К сожалению, этот добрый архипастырь правил в Калуге недолго, тогда как епископ Николай правил долго и даже пережил старца.

Старчествование преп. Леонида продолжалось в Оптиной Пустыни с 1829 и до года его кончины, последовавшей в 1841 г., т.е. двенадцать лет. Этот промежуток времени старец переживал как почти непрерывное гонение. Когда он прибыл в Оптину Пустынь, игумен Моисей передал ему духовное руководство братией, а сам занялся исключительно хозяйственной частью и ничего не предпринимал без старческого благословения. Так же относился к старцу Леониду и брат игумена, скитоначальник Антоний.

Против старца восстал некто о. Вассиан, который себя считал старожилом в монастыре и не признавал старческого руководства. Этот о. Вассиан признавал только внешние подвиги умерщвления плоти. Подобный ему инок описан Достоевским в романе «Братья Карамазовы» под именем Ферапонта. Вассиан стал писать доносы на старца.

Однако в течение первых шести лет гонения еще не принимали крутого характера. Но с течением времени дело стало принимать более угрожающий оборот. Так, еще к начальному периоду относится запись некой Паши Труновой, сестры Павла Трунова, старцева ученика. Она рассказывает, что однажды в бытность ее в Оптиной Пустыни, старец Леонид запретил ей прийти к нему назавтра, так как «будет суд». «Кого же будут судить?», – спросила Паша. «Да меня же», – ответил старец. На другой день следователи допрашивали весь монастырь, но все показания благоприятствовали преподобному. Это было начало. С 1835 г., и особенно в 1836 г., гонения усилились. Кроме всех ложных донесений, калужский преосвященный получил еще через московскую тайную полицию анонимный донос с обвинениями по адресу старца и настоятеля. Говорилось, что последний несправедливо оказывает скитским старцам предпочтение перед живущими в монастыре и что скит причиняет монастырю большой урон, и если он не уничтожится, то древняя обитель разорится и т.д. Следствием этого доноса было то, что настоятель был вызван для объяснений, а старцу Леониду было запрещено носить схиму, т.к. он был пострижен келейно, и строжайше запрещено принимать посетителей.

Старца перевели из скита в монастырь и там переселяли из кельи в келью. Преподобный относился к этим невзгодам с полным благодушием; с пением «Достойно есть…» он самолично переносил на новое место икону «Владимирской» Божией Матери – благословение преп. Паисия Величковского старцу Феодору. «Однажды игумен Моисей, – говорит жизнеописатель преп. Леонида, – проходя по монастырю, увидел огромную толпу народа перед кельей старца, между тем как последовало из Калуги повеление архиерея никого не пускать к нему. Отец игумен вошел к старцу в келью и сказал: «Отец Леонид! Как же вы принимаете народ? Ведь владыка запретил принимать». Вместо ответа старец отпустил тех, с кем занимался, и велел келейникам внести к себе калеку, который в это время лежал у дверей кельи. Его принесли и положили перед ним. Отец игумен в недоумении смотрел на него. «Вот, – начал старец свою речь, – посмотрите на этого человека. Видите, как у него все члены телесные поражены. Господь наказал его за нераскаянные грехи. Он сделал то-то и то-то, и за все это он теперь страдает – он живой в аду. Но ему можно помочь. Господь привел его ко мне для искреннего раскаяния, чтобы я его обличил и наставил. Могу ли я его не принимать? Что вы на это скажете?». Слушая преподобного и смотря на лежащего перед ним страдальца, о. игумен содрогнулся. «Но преосвященный, – промолвил он, – грозит послать вас под начало». «Ну так что же, – ответил старец, – хоть в Сибирь меня пошлите, хоть костер разведите, хоть на огонь меня поставьте, я буду все тот же Леонид! Я к себе никого не зову: кто ко мне приходит, тех гнать от себя не могу. Особенно в простонародье многие погибают от неразумия и нуждаются в духовной помощи. Как могу презреть их вопиющие духовные нужды?».

Отец игумен Моисей ничего на это не мог возразить и молча удалился, предоставляя старцу жить и действовать, как укажет ему Сам Бог.

Старцу пришлось бы туго если бы не заступничество обоих митрополитов Филаретов. Митрополит Киевский защитил старца, находясь на чреде в Синоде, а также посетив Оптину Пустынь, где оказывал преподобному в присутствии епархиального архиерея особые знаки уважения. К митрополиту Филарету Московскому прибег письменно старец о. Макарий через епископа Игнатия Брянчанинова, который в юности был учеником преп. Леонида. Митрополит Филарет написал калужскому епископу: «Ересь предполагать в о. Леониде нет причины».

Незадолго до смерти старца опять возникли гонения на него и на монашествующих женских обителей, духовных дочерей оптинских старцев. Монахини были изгнаны.

Это гонение было основано на невероятном невежестве. Старца называли масоном, а святоотеческие книги, такие как творения Аввы Дорофея, данные им монашествующим, – «чернокнижием». Однако перед самой кончиной его монахини были оправданы, так что старец вздохнул свободно. Впоследствии лучшие ученицы преп. Леонида заняли начальственные должности в монастырях.

С первых чисел сентября 1841 года старец стал ослабевать и проболел пять недель.

Исцеления больных и бесноватых

Принимая отеческое участие во всех нуждах обращавшихся к нему, преп. Леонид, кроме душевного назидания, не отказывался подавать им помощь и в телесных болезнях, указывая некоторым на испытанные народные средства. Преимущественно, он употреблял для лечения так называемую горькую воду, которой у него выходило в день иногда до полутора ушата. Горькую воду не переставали в обители приготовлять и раздавать больным и после кончины старца, но после него эта вода потеряла ту многоцелебную силу, чтобы помогать от всяких болезней, хотя от некоторых болезней помогает.

Некоторых из приходивших к нему больных старец отсылал к мощам Святителя Митрофана Воронежского, и бывали примеры, что болящие, прошедши сотни верст, исцелялись на пути и, подобно самарянину, возвращались благодарить целителя.

Многим страдавшим от недугов телесных, часто соединенных с душевными недугами и потому не всегда понятных для людей обыкновенных, о. Леонид подавал благодатную помощь, помазывая их елеем от неугасимой лампады, теплившейся в его келье пред «Владимирской» иконой Божией Матери, которая, как мы уже сказали, была благословением старца схимонаха Феодора, ученика великого старца Паисия (ныне эта икона хранится в женском монастыре «Ново-Дивеево» в США). Употребляя это средство, старец, видимо, возлагал всю свою надежду на милость и помощь Божию, на заступление Царицы Небесной и на молитвы духовного своего отца. По вере старца и приходивших к нему, помазание это оказывало великую благодатную силу: через него многие получали исцеление в телесных недугах, утешение в скорбях и облегчение в душевных бранях. Но так как старец помазывал у страждущих женщин крестообразно не только чело, уста и ланиты, но иногда, также крестообразно, гортань и перси, то за сие он терпел большое нарекание от соблазнявшихся. Некоторые и из его учеников просили его оставить такой способ целения, но убедить его никак не могли. Конечно, силу и значение такого помазания знал лучше их преп. Леонид, когда употреблял оное до самой предсмертной своей болезни, и всегда благотворно.

Приводили к преп. Леониду и многих бесноватых. Было также не мало и таких, которые прежде и сами не знали, что они одержимы бесом, и только в присутствии старца, по обличении им таившейся в них прелести, начинали бесноваться. Так нередко бывало с теми из мирских неразумных подвижников, которые все спасение души своей поставляли в том, что облагались тяжелыми железными веригами, нисколько не помышляя об очищении сердца от страстей. Преп. Леонид приказывал с таких людей снимать вериги и, когда воля его исполнялась, у некоторых из них становилось явным беснование. На всех таких страдальцев старец возлагал епитрахиль и читал над ними краткую заклинательную молитву из Требника, а сверх того, помазывал их елеем или давал им оный пить, и было очень много поразительных случаев чудесных исцелений. Некоторые говорили тогда, а может быть скажут и теперь: «Да это не трудно: и всякий может помазать елеем и прочесть заклинание». В ответ на такое возражение можно напомнить пример сыновей иудея Скевы, которые начали было по примеру св. апостола Павла изгонять духов именем Иисуса Христа: «Иисуса знаю, – отвечал бес, – и Павел мне известен, а вы кто?» (Деян.19:15).

Приведена была к о. Леониду шестью человеками одна бесноватая. Как только она увидела старца, упала пред ним и сильно закричала: «Вот, этот-то седой меня выгонит; был я в Киеве, в Москве, в Воронеже – никто меня не гнал, а теперь-то я выйду». Старец читал над нею молитву и мазал ее святым маслом из лампады Божией Матери. Вначале же, когда ее вели к старцу, она страшно упиралась, и наступила ему на ногу, так что до синевы оттоптала ему больной палец ноги, который после долго болел. После молитв старца бесноватая встала тихо и пошла. Потом ежегодно приходила она в Оптину уже здоровая; и после смерти о. Леонида с верой брала с могилы его землю для других, от которой они тоже получали пользу.

«Вскоре по поступлении моем в Оптину Пустынь (около 1832 года), – рассказывал о. игумен П., – когда келейниками у о. Леонида были о. Геронтий, о. Макарий Грузинов и Павел Тамбовцев, привели к старцу бесноватую крестьянку, которая во время беснования говорила на иностранных языках, чему свидетелем был Павел Тамбовцев, несколько знавший иностранные языки. О. Леонид читал над нею раза три молитву, мазал ее елеем от неугасимой лампады пред иконой Божией Матери и давал ей пить это масло. В третий раз ее привели совсем в другом виде, и когда Тамбовцев попросил ее поговорить, как говорила она в прежние разы, на иностранных языках, она сказала: «И-и-и, батюшка! Где мне говорить на иностранных языках? Я и по-русски-то едва говорю, и насилу хожу. Слава Богу, что прежняя болезнь прошла».

Рассказывал козельский житель С. И., который был одним из преданных учеников преп. Леонида. «В тридцатых годах я, как и теперь, занимался приготовлением горшечной посуды. Жили мы с матушкой в своем домике. Лошади у нас не было, а была порядочная повозка. Накладу, бывало, горшков в эту повозку, попрошу у кого-нибудь лошадку и свезу горшки-то на базар. Так, бывало, и жил. В это время стоял у нас в доме солдат поляк, но потом отошел от нас и сбился с толку. Раз, улучивши удобное время, он залез к нам на двор и стащил колеса с нашей повозки. Объяснил я батюшке о. Леониду свое горе, и сказал, что знаю вора, и могу отыскать колеса. «Оставь, Семенушка, не гонись за своими колесами, – отвечал батюшка. Это Бог тебя наказал: ты и понеси Божие наказание, и тогда малою скорбию избавишься от больших. А если не захочешь потерпеть этого малого искушения, то больше будешь наказан». Я последовал совету старца, и как он сказал, так все и сбылось. В скором времени тот же поляк опять залез к нам на двор, вытащил из амбара мешок с мукой, взвалил на плечо, и хотел пройти с ним через огород, а с огорода идет к нему навстречу матушка. «Куда ты, – говорит, – это несешь?». Тот бросил мешок с мукой и убежал. Вскоре за этим был и другой случай. У нас была корова; мы решились продать ее. Нашли купца, сторговались и взяли задаток. Но покупатель почему-то несколько дней не брал от нас коровы. Наконец, взял ее к себе. А в следующую затем ночь влез к нам вор и разломал закуту, где стояла наша корова – без сомнения, чтобы украсть ее, но ее уже там не было. Так опять Господь по молитвам старца избавил нас от напасти. После сего через много лет был со мной и третий подобный случай. Оканчивалась Страстная седмица и наступал праздник Пасхи. Мне почему-то пришло на мысль перенести все свои нужные вещи из своего домика к сестре соседке. Так я и сделал. А как наступил первый день праздника, я запер со всех сторон свой дом, и пошел к утрени. Всегда, бывало, эту утреню я проводил радостно, а теперь, сам не знаю отчего, в душе было что-то неприятно. Прихожу от утрени, смотрю – окна повыставлены и дверь отперта. Ну, думаю себе, должно быть был недобрый человек. И, действительно, был, но так как все нужные вещи были перенесены к сестре, то он и ушел почти ни с чем. Так три раза исполнялось на мне предсказание батюшки о. Леонида, что если понесу малое наказание Божие, то больше уже Бог не станет наказывать меня».

«С детства у меня было большое желание жить в монастыре, – рассказывала монахиня О., – и в 1837 году, когда мне было двенадцать лет, просила я мать свою оставить меня в девичьем монастыре в Киеве, где мы были проездом. Она на это не согласилась, а обещала поместить меня в Борисовскую Пустынь, когда мне будет пятнадцать лет. Но вскоре после этого она скончалась. Отец же мой никак не хотел меня отпустить в монастырь раньше 35-летнего возраста.

Много я об этом скорбела, и в 1840 году, когда мне минуло пятнадцать лет, я очень опасалась, как бы участь моя не была решена против моего желания, и потому я уже хотела тайно уйти из родительского дома. Но одна моя тетка, которая была хорошо расположена ко мне, взяла меня к себе в дом, а потом уговорили отца моего поехать в Оптину Пустынь к батюшке о. Леониду и предоставить ему решить мою участь. Отец мой согласился. Когда мы явились к о. Леониду, он, никогда не знавши нас, назвал нас всех по имени и сказал, что давно ожидает таких гостей. При такой неожиданной встрече мы все стали в тупик, не зная, что отвечать. Потом мы поодиночке входили в его келью, и тут батюшка всем по устроению говорил настоящее, прошедшее и будущее. Меня впустили к нему после всех. В ожидании той минуты, когда мне нужно было к нему идти, я находилась в большом страхе, а вышла из его кельи покойной и с большим утешением душевным. Он меня благословил прямо в Борисовскую Пустынь, и за его молитвы родитель мой уже более не удерживал меня, но обеспечения денежного мне никакого не дал. А когда старца спросили, как я буду жить, его ответ был: «Она будет жить лучше лучших». Слова батюшки о. Леонида во всем сбылись. В 1841 году родитель мой сам привез меня в Борисовскую Пустынь, в которой и по сие время живу, и всегда на опыте видела и вижу над собой во всем Промысел Божий за святые молитвы старца».

«В 1839 году девица из дворян Щигровского уезда приехала к старцу о. Леониду за благословением, чтобы поступить в монастырь. Он сказал ей: «Подожди еще год, и тогда побывай у нас». Она поехала домой со скорбью, что долго ожидать, и боясь как бы в течение этого времени что-либо ей не по препятствовало. Также и приехавши домой, много скорбела и плакала. В этой скорби она два раза видела во сне, что старец дал ей кусок хлеба, в первый раз без соли, а во второй посоливши, и говорит: «Не скорби! Я сказал, что будешь в монастыре, только прежде побывай у меня». Когда минул год, она поехала в Оптину, и как только увидела о. Леонида, и не успела еще ничего передать ему, он ей сказал: «Ну, что скорбела и плакала? Ведь я дал тебе кусок хлеба, и ты съела, теперь будь покойна». Тут же она получила от него благословение поступить в монастырь.

У одной Тульской купчихи по кончине ее мужа осталась дочь девица, которую мать хотела отдать в замужество, и отправилась за благословением к о. Леониду. Он велел привезти ее к себе, сказав, что имеет для нее прекрасного жениха. Мать сама привезла дочь к старцу, а он благословил отвезти ее в Белевский девичий монастырь, в котором она скоро кончила жизнь.

 

+ + +

Прп. Макарий Оптинский (1788-1860), в миру Михаил Иванов, родился в семье орловских дворян. Оставив мирскую жизнь, в 1810 г. поселился в Площанской пустыни, где стал учеником старца Афанасия, последователя старца Паисия Величковского. В 1834 г. перешел в Оптину пустынь, где занимался переводами святоотеческих трудов. Став духовным преемником старца Льва, создал школу издателей духовной литературы. Обладал даром прозорливости и исцелений. Скончался 7 сентября 1860 г., приняв перед смертью великую схиму. Прославлен в лике святых в 2000 г.

Краткое житие преподобного Макария Оптинского

Михаил Николаевич Иванов – таково мирское имя преподобного Макария. Он родился 20 ноября 1788 года в семье орловских дворян, рос тихим, болезненным мальчиком. Любил книги, музыку, уединение. Он рано лишился матери, которая любила его и выделяла среди других детей: «Чувствует мое сердце, что из этого ребенка выйдет что-то необыкновенное».

После кончины обоих родителей Михаил, поделив наследство между братьями, оставил службу в финансовом ведомстве и поселился в своем поместье. Однако мирская жизнь его не интересовала. В 1810 году Михаил отправился на богомолье в Площанскую пустынь и в мир уже не вернулся. В этой пустыни преподобный Макарий встретился со старцем Афанасием, учеником старца Паисия (Величковского), и обрел в его лице чуткого духовного наставника. Как ближайший ученик преподобного Паисия старец Афанасий занимался исследованием и переводами святоотеческой литературы. Привезя из Молдавии много текстов, он приобщил к этому важному труду своего ученика, преподобного Макария. Позднее, уже в Оптиной, куда преподобный Макарий перешел в 1834 году, он продолжил труд, начатый его учителем.

Его духовным наставником в Оптиной стал преподобный Лев, которому преподобный Макарий полностью вверял свою волю, не дерзая предпринимать что-либо без его благословения. Благодаря преподобному старцу Макарию были изданы собранные в Оптиной рукописи и переводы преподобного Паисия (Величковского). Большую помощь в этом ему оказывали духовные чада – супруги Киреевские. Под влиянием преподобного Макария возникла целая школа издателей и переводчиков духовной литературы, в которой так нуждалась православная Россия, укрепилась связь между оптинским старчеством и русской интеллигенцией. На исповедь и благословение к преподобному Макарию приезжали А.К. Толстой и И.С. Хомяков, Н.В. Гоголь и А.Н. Муравьев.

Семь лет преподобные старцы Лев и Макарий руководили духовной жизнью братии и многих тысяч людей. Известен такой случай: к преподобному Макарию привели одного бесноватого, который ничего ранее о старце не знал и никогда его не видел. Бесноватый, бросившись к приближающемуся старцу с криком: «Макарий идет, Макарий идет!», ударил его по щеке. Преподобный тут же подставил другую щеку, а больной рухнул на пол без чувств. Очнулся он исцеленным. Бес не смог перенести великого смирения старца.

Даровал Господь преподобному Макарию и дар духовного рассуждения. Каждому приходящему к нему на откровение своей совести он подавал врачевство, приличное немощи. Его смиренное слово было и словом действенным, словом со властию, ибо оно заставляло повиноваться и верить неверующего. Смирение проявлялось во внешности преподобного, в виде его одежды, в каждом движении. Лицо его было светло от постоянной Иисусовой молитвы, творимой им, оно сияло духовной радостью и любовью к ближнему.

За два года до своей кончины преподобный Макарий принял великую схиму. До самой смерти преподобный принимал духовных чад и паломников, наставляя и благословляя их.

7/20 сентября 1860 года, через час после принятия Христовых Таин, преподобный Макарий мирно отошел ко Господу.

 

+++

Прп. Иларион (в миру Родион Пономарев, 1805-1873) родился в благочестивой семье воронежского портного. Тихий и кроткий, он с юности стремился к монашеству. Обучался портновскому ремеслу, решив, что в монастыре эта профессия ему пригодится. В 1829 г. переехал в Саратов, где девять лет наставлял рабочих своей артели в благочестии. В 1839 г., посетив многие обители, стал послушником в Оптиной пустыни, где духовно окормлялся у старцев Леонида и Макария. Приняв монашеский постриг в 1849 г., 20 лет служил келейником у прп. Макария. После его кончины стал скитоначальником (1863) и духовником обители, проявляя дар прозорливости и кроткое терпение даже к клеветникам. Предсказав свою кончину, отошел ко Господу 1 октября 1873 г.

Краткое житие преподобного Илариона Оптинского

Преподобный Иларион (в миру Родион Никитич Пономарев) родился в пасхальную ночь с 8 на 9 апреля 1805 года в семье Никиты Филимоновича и Евфимии Никифоровны Пономаревых. Его отец был человек благочестивый и занимался портновским ремеслом. Впоследствии вслед за сыном и он принял монашество в Оптиной пустыни с именем Нифонт, трудился на скитской пасеке и скончался в 1849 году.

Все детство и юность его прошли в родительском доме в Новохоперском уезде Воронежской губернии. Родион в детстве был тихого, кроткого нрава. Будучи при этом еще и неловким, он редко играл со своими сверстниками, любил сидеть дома и помогал отцу в его ремесле.

Мать Родиона предрекала отроку с семилетнего возраста монашество. Он еще с детства чувствовал в себе стремление стать монахом и думал, что портновское ремесло ему пригодится в монашеской жизни.

В 1829 году, будучи 24 лет от роду, Родион переехал с семейством своим в город Саратов, где провел девять лет жизни. Будучи ревнителем благочестия, он неотступно следовал уставам Православной Церкви и отечески назидал за нравственностью и неуклонным исполнением христианских обязанностей рабочими своей артели. Родион Никитич обучил своих рабочих церковному пению и чтению, празднословие и непристойные шутки во время работы всячески воспрещались. Сам Родион был чрезвычайно мягок, кроток и миролюбив.

В Саратове под покровительством преосвященного Иакова Родион Никитич мужественно боролся с раскольниками различных толков за чистоту православия.

Постепенно, с духовной зрелостью, приходит и окончательная решимость оставить все и последовать Христу. Еще не зная, какую выбрать обитель, Родион часть 1837-го и весь 1838 годы проводит в поездках по замечательнейшим монастырям России. Посетив многие обители, он успокоился духом лишь в Козельской Оптиной Пустыни, обретя то, что искал на протяжении почти двух лет, – старческое окормление и духоносных мужей, способных с Божией помощью и его соделать достойным наследником Небесного Царствия. 13 марта 1839 года Родион поступает послушником в скит во имя св. Иоанна Предтечи при Оптиной Пустыни.

В то время в монастыре пребывали блаженные старцы Леонид иМакарий. Родиона поселили на жительство по соседству с келлией бывшего валаамского игумена отца Варлаама, оказавшего благодетельное влияние на будущего старца. Исповедовались братья у преподобного Макария, вместе с тем Родион ежедневно ходил на откровение помыслов в монастырь к старцу Леониду. После назначения 1 декабря 1839 года преподобного Макария скитоначальником Родион был избран им в келейники и в этом послушании пробыл в течение двадцати лет, то есть до дня блаженной кончины старца Макария в 1860 году.

13 августа 1849 года Родион был пострижен в монашество и стал иноком Иларионом. 10 февраля 1853 года отца Илариона рукоположили в иеродиакона, а 21 апреля 1857 г. – во иерея.

Взяв на себя спасительный крест послушничества, возрастая во внутреннем делании, преподобный Иларион всемерно понуждал себя к несению и телесных трудов. Преподобный Иларион по нуждам скитской братии и хозяйства был огородником, садовником, варил квас, пек хлебы, занимался на пасеке уходом за пчелами.

В последние дни своей жизни старец Макарий благословил преподобного Илариона продолжать старческую деятельность, вручив его духовному руководству многих из своих духовных детей, чем подчеркнул преуспеяние преподобного Илариона во внутреннем делании. Приняв от своего старца это послушание, преподобный старец Иларион нес его до последнего дня жизни.

С 8 апреля 1863 года на старца Илариона было возложено новое послушание: он был назначен начальником скита и общим духовником монастыря. Истинным пастырем добрым был преподобный старец Иларион: во всякое время, даже в последние дни тяжелой своей предсмертной болезни, заботился он о своих чадах и был всегда готов прийти на помощь их духовным и житейским нуждам. При занятиях с братством обители у старца не было отказа никому и из посторонних посетителей. Горя любовью к святой вере православной, старец каждого приезжавшего в обитель неверного или раскольника вразумлял и обращал к матери нашей Православной Церкви.

Верность и любовь к Милосердному Спасителю нашему Господу Иисусу Христу, самоотверженное следование по пути евангельских заповедей Его сделали сердце смиренного старца вместилищем многих даров Духа Святого, которые в изобилии изливались на прибегавших к его помощи. Наряду с благодатным даром духовного рассуждения преподобный Иларион имел дар прозорливости, был мужем учительным, ведущим истинно подвижническую жизнь. Однако не только почитание и любовь выпадали на его долю, но иногда и хулу и клевету приходилось терпеть преподобному. Но все это он переносил с великим смирением и снисхождением ко всем немощам людским.

В 1870 году здоровье старца ухудшилось, но несмотря на это он посещал все богослужения.

4 марта 1872 года, в субботу Великого поста, старец служил последнюю литургию. В воскресенье 5 марта старец слег окончательно, а 9 марта был пострижен в схиму с сохранением имени Иларион.

За четыре недели преподобный предсказал день своей кончины. Наконец 18 сентября/1 октября 1873 года, причастившись Святых Таин, старец мирно почил о Господе в половине шестого утра в полном сознании и памяти. Видевшие преподобного Илариона на смертном одре зрели перед собой пример удивительного смирения, кротости и терпения.

 

+ + +

Прп. Анатолий Оптинский (Зерцалов) (1824-1894) родился в семье диакона Калужской губернии. После чудесного исцеления от чахотки, по обету, в 1853 г. поступил в Оптину пустынь, где стал духовным чадом преподобных старцев Макария и Амвросия. Приняв монашество в 1862 г., нёс различные послушания, став ближайшим помощником прп. Амвросия. С 1874 г. ‒ скитоначальник и духовник Шамординской обители. Обладал даром прозорливости, особой силой молитвы и душевной чуткостью. Скончался 25 января 1894 г., погребен у стен Введенского собора.

Краткое житие преподобного Анатолия I Оптинского (Зерцалова)

Преподобный Анатолий (в миру Алексей Моисеевич Зерцалов) родился 24 марта 1824 года в семье диакона, служившего в храме села Бобыли Калужской губернии. Родители воспитывали сына в строгости и благочестии, надеясь, что со временем он выберет путь служения Богу.

После окончания Калужской духовной семинарии Алексей поступил на службу в Казенную палату, но вскоре тяжело заболел. В те времена чахотка считалась болезнью смертельной, и Алексей дал обет: если исцелит его Господь, то примет он монашеский постриг.

Господь даровал ему жизнь, и вскоре, в июле 1853 года, испросив родительского благословения, пришел он в Оптину пустынь. Старец Макарий сказал матери будущего инока: «Благословенна ты, добрая женщина, на такой хороший путь отпустила сына!» С этого дня преподобный старец Макарий стал руководить духовной жизнью молодого послушника. Со временем, предчувствуя приближение немощей и кончины, благословил обращаться за советом к преподобному старцу Амвросию.

17 ноября 1862 года брат Алексей был пострижен в мантию с именем Анатолий. К этому времени он был уже в послушании у преподобного Амвросия.

С самых первых лет пребывания в обители жизнь будущего преподобного старца Анатолия была посвящена трудам на пользу ближних. Когда он работал на кухне, то не оставалось времени даже на сон, да и спать приходилось на дровах. А чтобы помолиться, побыть в редкие свободные минуты наедине с Богом и своей совестью, приходилось уходить далеко в лес... Позже старец Амвросий стал посылать преподобного Анатолия в монастырскую гостиницу утешать скорбящих. А когда увидел прозорливый старец, что ученик созрел для того, чтобы наставлять других в духовном делании, то стал постепенно вводить его в старческий труд, готовя себе ближайшего сотрудника и помощника.

В 1870 году преподобный Анатолий был рукоположен в сан иеромонаха, а уже в следующем году получил назначение настоятеля Спасо-Орловского монастыря с возведением в сан архимандрита. Но любовь к родной Оптиной и старцу Амвросию заставила отказаться от почетного назначения. Преподобный Амвросий выпросил его себе сначала в помощники, потом в благочинные скита. А с 1874 года за послушание старцу, преподобному Амвросию, принял преподобный Анатолий должность скитоначальника. Ему же поручил старец Амвросий и окормление новосозданной Шамординской женской обители. Преподобный Амвросий не раз говорил сестрам: «Я редко беру вас к себе (на беседу), потому что я за вас спокоен: вы с отцом Анатолием».

Преподобный Анатолий имел необыкновенно милостивый, сострадательный характер. Если он узнавал о чьем-нибудь горе, то так волновался, что у него начиналась ужасная головная боль. А потом начинало болеть и сердце...

Взяв на себя заботы о Шамордине, он входил во все стороны жизни сестер, сам учил их уставу богослужения, монашескому молитвенному правилу, пятисотнице, церковному пению. Но все-таки первый вопрос к духовным дочерям у него был: «У тебя всё есть?» Двадцать один год был он для инокинь Шамордина преданным, бесконечно любящим отцом и наставником.

О великой силе молитвы старца Анатолия свидетельствовал сам преподобный старец Амвросий: «Ему такая дана молитва и благодать, какая единому из тысячи дается». С особой любовью говорил преподобный Анатолий о молитве Иисусовой, говорил о том, что истинная молитва должна рождаться не под впечатлением хорошего чтения и пения, а быть плодом великого труда, дерзновения и любви к Богу.

Преподобный Анатолий обладал всей полнотой даров Святого Духа: даром прозорливости и духовного рассуждения, исцеления душевных и телесных недугов. Несколькими словами, исполненными любви и духовного опыта, он умел утешить скорбящую душу, осторожно предупредить о грядущих испытаниях, подготовить к близкой смерти.

Кончина старца Амвросия 10 октября 1891 года подорвала здоровье его любимого ученика: так глубоко и тяжело переживал он свое сиротство, что овладел им смертельный недуг.

Преподобный Анатолий начал угасать. Кротко и смиренно переносил он болезнь. 15 декабря 1893 года он тайно принял схиму.

25 января/7 февраля 1894 года преподобный старец Анатолий тихо почил во время чтения отходной. Он был погребен у стен Введенского собора, рядом с любимыми своими учителями и наставниками.

 

+ + +

Прп. Варсонофий Оптинский (в миру Павел Плиханков, 1845-1913) ‒ великий оптинский старец, бывший военный, принявший монашество в 1900 г. Стал духовным преемником прп. Анатолия (Зерцалова). Обладал даром прозорливости, принимал тысячи паломников, включая членов царской семьи. Перед смертью предсказал грядущие испытания России. Скончался 1/14 апреля 1913 г. Прославлен для общецерковного почитания в 2000 г.

* * *

Преподобный Варсонофий был одним из великих оптинских старцев. По отзыву преподобногоНектария, «из блестящего военного в одну ночь, по соизволению Божию, он стал великим старцем». Отец Варсонофий носил в миру имя Павла, и это чудо, с ним бывшее, напоминает чудесное призвание его небесного покровителя апостола Павла, который волею Божией за ночь превратился из гонителя христиан Савла в апостола Павла.

Старец Варсонофий обладал всей полнотой даров, присущих Оптинским старцам: прозорливостью, чудотворением, способностью изгонять нечистых духов, исцелять болезни. Он сподобился истинных пророчеств о рае. Его видели на молитве озарённым неземным светом. По смерти своей он несколько раз являлся оптинским инокам.

Яркую характеристику дал ему игумен Иннокентий (Павлов), духовное чадо старца: «Это был гигант духа. Без его совета и благословения и сам настоятель монастыря отец Ксенофонт ничего не делал, а о его духовных качествах и великом обаянии, которое он имел на всех своих духовных чад, можно судить по краткому выражению из надгробного слова: «гиганта малыми деревцами не заменишь».

Путь в Оптину старца Варсонофия оказался длиннее всех остальных Оптинских старцев: он пришёл сюда по благословениюпреподобного Амвросияна сорок седьмом году жизни, когда уже сильная седина пробилась в его волосах. Каким же был этот путь?

Почти совсем не сохранилось документов и свидетельств о жизни старца до поступления его в число братии Оптиной Пустыни, а это сорок шесть лет, – многое здесь остаётся неизвестным. Но отец Варсонофий сам нередко рассказывал о себе в беседах с духовными чадами – их записи и донесли до нас сведения о его жизни до Оптиной.

Преподобный Варсонофий, в миру Павел Иванович Плиханков, родился в 1845 году в Самаре в день памяти преподобного Сергия Радонежского, которого он всегда считал своим покровителем. Мать его Наталия скончалась при родах, а сам ребёнок остался жив благодаря Таинству Крещения, которое немедленно совершил над ним священник. Отец его происходил из казаков, занимался торговлей.

Дед и прадед мальчика были весьма богаты. Почти все дома по Казанской улице принадлежали семье Плиханковых. Все члены семьи были благочестивыми и глубоко верующими людьми, много помогали находившемуся на этой же улице храму Казанской иконы Божией Матери. Семья считала, что их род находится под особым покровительством Казанского образа Божией Матери.

После смерти матери отец женился вторично, и в лице мачехи Господь послал младенцу глубоко верующую, добрейшей души наставницу, которая заменила ему родную мать. И вот Павлуша с раннего возраста – настоящий православный человек. Он ходит с мамой (так называл он мачеху) в церковь, регулярно причащается, читает домашнее правило. Позднее он вспоминал: «Любила мама и дома молиться. Читает, бывало, акафист, а я распеваю тоненьким голоском на всю квартиру: «Пресвятая Богородице, спаси нас!» Пяти лет Павлуша начал прислуживать в алтаре и нередко слышал, как люди предсказывали: «Быть тебе священником!»

Знаменательный случай произошёл с ребёнком, когда ему было около шести лет. Он сам вспоминал позднее: «Был я в саду с отцом. Вдруг по аллейке идёт странник. И дивно, как он мог попасть в сад, когда сад окружён большими собаками, которые без лая никого не пропускают. Тихо подошёл странник к отцу и, показывая на меня ручкой, говорит: «Помни, отец, это дитя в своё время будет таскать души из ада!» И после этих слов он вышел. Потом мы его нигде не могли найти. И Бог его знает, кто это был за странник».

Девяти лет Павлушу зачислили в гимназию, учился он очень хорошо, много читал, прекрасно знал мировую литературу. Позднее, будучи старцем, он часто говорил о пользе книжных знаний, в первую очередь – житий святых. Об учёбе в гимназии он вспоминал: «Летом нас переселяли на каникулы в живописное казённое имение... Там была прекрасная берёзовая аллея... Воспитанники обыкновенно вставали в шесть часов, а я вставал в пять часов, уходил в ту аллею и, стоя меж тех берёз, молился. И тогда я молился так, как никогда уже более не молился: то была чистая молитва невинного отрока. Я думаю, что там я себе и выпросил, вымолил у Бога монашество».

Затем была учёба в Оренбургском военном училище, штабные офицерские курсы в Петербурге. Постепенно повышаясь в чинах, он скоро стал начальником мобилизационного отделения, а затем полковником. О поступлении в монастырь он тогда ещё не думал, представлял себе монашескую жизнь так: «страшная скука, – там только редька, постное масло да поклоны» Но он уже был призван, – часто незаметно, но иногда весьма явственно Господь вёл его именно в монастырь. Отсюда и многочисленные «странности» офицера Павла Ивановича Плиханкова.

Павел Иванович был молодым военным, сослуживцы его прожигали жизнь в развлечениях, но он приходил в своём быту к всё большему аскетизму. Комната его напоминала келлию монаха простотой убранства, порядком, а также множеством икон и книг. Шли годы. Товарищи его один за другим переженились.

Позднее старец вспоминал об этом времени: «Когда мне было тридцать пять лет, матушка обратилась ко мне: «Что же ты, Павлуша, всё сторонишься женщин, скоро и лета твои выйдут, никто за тебя не пойдёт». За послушание, я исполнил желание матери... В этот день у одних знакомых давался званый обед. «Ну, – думаю, – с кем мне придётся рядом сидеть, с тем и вступлю в пространный разговор». И вдруг рядом со мной, на обеде, поместился священник, отличавшийся высокой духовной жизнью, и завёл со мной беседу о молитве Иисусовой... Когда же обед кончился, у меня созрело твёрдое решение не жениться».

Военная служба, блестящая карьера. По службе он был на самом блестящем счету, и не за горами был для него генеральский чин. Прямая возможность к стяжанию всех мирских благ. И... отказ от всего. Сослуживцы и знакомые никак не могли понять: что же за «изъян» в стройном, красивом полковнике, весь облик которого так дышал каким-то удивительным внутренним благородством? Жениться не женится, балов и званых обедов, равно как и прочих светских развлечений, избегает. В театр, бывало, ходил, да и тот бросил. За спиной у Павла Ивановича даже поговаривали порой: «С ума сошел, а какой был человек!..»

Однажды поехал Павел Иванович в оперный театр по приглашению своего военного начальства. Среди развлекательного представления он вдруг почувствовал невыразимую тоску. Позднее он вспоминал: «В душе как будто кто-то говорил: «Ты пришёл в театр и сидишь здесь, а если ты сейчас умрёшь, что тогда? Господь сказал: "В чём застану, в том и сужу"... С чем и как предстанет душа твоя Богу, если ты сейчас умрёшь?»

И он ушёл из театра и больше никогда не ходил туда. Прошли годы, и Павлу Ивановичу захотелось узнать, какое число было тогда, чья была память. Он справился и узнал, что была память святителей Гурия и Варсонофия, Казанских чудотворцев. И Павел Иванович понял: «Господи, да ведь это меня святой Варсонофий вывел из театра! Какой глубокий смысл в событиях нашей жизни, как она располагается – точно по какому-то особенному таинственному плану».

Были и ещё знаки. Зашёл как-то Павел Иванович в Казанский монастырь на исповедь и узнал случайно, что настоятеля монастыря зовут игумен Варсонофий. Когда Павел Иванович заметил, что это имя трудное на слух, ему ответили: «Чем же трудное? Для нас привычное... Ведь в нашем монастыре почивают мощи святителя Варсонофия и архиепископа Гурия...» С этого дня Павел Иванович стал часто молиться у мощей Казанского чудотворца, испрашивая у него покровительства себе: «Святителю отче Варсонофие, моли Бога о мне!» Посещая этот монастырь, он невольно обратил внимание на его бедность и стал помогать: купил лампадку, киот на большую икону, ещё что-то... «И так полюбил всё в этом монастыре! Воистину: где будет сокровище ваше, тут будет и сердце ваше».

Теперь сослуживцы уже не звали Павла Ивановича ни на пирушки, ни в театр. Зато у него появились маленькие друзья. Денщик Павла Ивановича, Александр, доброй души человек, помогал ему найти бедных детей, которые жили в бедных домах и хижинах, в подвалах. Впоследствии старец рассказывал: «Я очень любил устраивать детские пиры. Эти пиры доставляли одинаково и мне, и детям радость... А также я им рассказывал о чём-нибудь полезном для души, из житий святых или вообще о чём-нибудь духовном. Все слушают с удовольствием и вниманием. Иногда же для большей назидательности я приглашал с собой кого-либо из монахов или иеромонахов и предоставлял ему говорить, что производило ещё большее впечатление... Перед нами поляна, за ней река, а за рекой Казань со своим чудным расположением домов, садов и храмов... И хорошо мне тогда бывало, – сколько радости – и чистой радости – испытывал я тогда и сколько благих семян было брошено тогда в эти детские восприимчивые души!»

В Москве Павел Иванович встретился со святым и праведным отцомИоанном Кронштадтским. Эта судьбоносная встреча запомнилась ему на всю жизнь, позднее он напишет: «Когда я был ещё офицером, мне по службе надо было съездить в Москву. И вот на вокзале я узнаю, что отец Иоанн служит обедню в церкви одного из корпусов. Я тотчас поехал туда. Когда я вошёл в церковь, обедня уже кончалась. Я прошёл в алтарь. В это время отец Иоанн переносил Святые Дары с престола на жертвенник. Поставив Чашу, он вдруг подходит ко мне, целует мою руку, и, не сказав ничего, отходит опять к престолу. Все присутствующие переглянулись и говорили после, что это означает какое-нибудь событие в моей жизни, и решили, что я буду священником... А теперь видишь, как неисповедимы судьбы Божии: я не только священник, но и монах».

Наконец утвердился Павел Иванович в мысли идти в монастырь, но в какой, куда – здесь была полная неопределённость. В период этих раздумий попался в руки Павлу Ивановичу один духовный журнал, а в нем – статья об Оптиной пустыни и преподобном старцеАмвросии. «Так вот кто укажет мне, в какой монастырь поступить», – подумал молодой военный и взял отпуск.

Когда он только подходил к Оптинскому скиту, находившаяся в «хибарке» старца Амвросия одна блаженная неожиданно с радостью произнесла:

– Павел Иванович приехали.

– Вот и слава Богу, – спокойно отозвался преподобный Амвросий...

Оба они духом знали, что приехал будущий старец.

Когда Павел Иванович пришёл в келлию старца, то нашёл там, кроме отца Амвросия, ещё и отца Анатолия (Зерцалова). Оба они встретили его, как он вспоминал, «очень радостно», а недомогавший отец Амвросий даже встал, оказывая особый почёт приехавшему.

Здесь же, в «хибарке», и услышал Павел Иванович поразившие его слова преподобного: «Искус должен продолжаться ещё два года, а после приезжайте ко мне, я вас приму». Дано было и послушание – жертвовать на определённые храмы некоторые суммы из своего довольно высокого жалования полковника.

В 1881 году Павел заболел воспалением лёгких. Когда по просьбе больного полковника денщик начал читать Евангелие, последовало чудесное видение, во время которого наступило духовное прозрение больного. Он увидел открытыми небеса и содрогнулся весь от великого страха и света. Вся жизнь пронеслась мгновенно перед ним. Глубоко проникнут был Павел Иванович сознанием покаяния за всю свою жизнь и услышал голос свыше, повелевающий ему идти в Оптину пустынь. У него открылось духовное зрение. По словам старца Нектария, «из блестящего военного в одну ночь, по соизволению Божиему, он стал старцем».

К удивлению всех, больной стал быстро поправляться, а по выздоровлении поехал в Оптину. Преподобный Амвросий велел ему покончить все дела в три месяца, с тем, что, если он не приедет к сроку, то погибнет. И вот тут начались препятствия. Поехал он в Петербург за отставкой, а ему предложили более блестящее положение и задерживают отставку. Товарищи смеются над ним, уплата денег задерживается, он не может завершить свои дела, ищет денег взаймы и не находит. Но его выручает старецВарнаваиз Гефсиманского скита, указывает ему, где достать денег, и тоже торопит исполнить Божие повеление. Люди противятся его уходу из мира, находят ему даже невесту. Только мачеха, заменившая ему родную мать, радовалась и благословила его на иноческий подвиг.

С Божией помощью полковник Плиханков преодолел все препятствия и явился в Оптину пустынь в последний день своего трёхмесячного срока. Старец Амвросий лежал в гробу в церкви, и Павел Иванович приник к его гробу. Десятого февраля 1892 года он был зачислен в число братства Иоанно-Предтеченского скита и одет в подрясник. Каждый вечер в течение трех лет ходил Павел для бесед к старцам: сначала к преподобному Анатолию, а затем к преподобномуИосифу, преемникам старца Амвросия.

Преподобный Анатолий дал новоначальному послушание быть келейником иеромонахаНектария, последнего великого оптинского старца. Около отца Нектария его келейник прошёл в течение десяти лет все степени иноческие: через год, двадцать шестого марта 1893 года, Великим постом, послушник Павел был пострижен в рясофор, в декабре 1900 года, по болезни, пострижен в мантию с именем Варсонофий, двадцать девятого декабря 1902 года рукоположен в иеродиакона, а первого января 1903 года был рукоположен в сан иеромонаха.

В 1903 году преподобный Варсонофий был назначен помощником старца и одновременно духовником Шамординской женской пустыни и оставался им до начала войны с Японией.

В 1904 году начинается русско-японская война, и преподобный Варсонофий за послушание отправляется на фронт: обслуживать лазарет имени преподобногоСерафима Саровского, исповедовать, причащать, соборовать раненых и умирающих солдат. Он сам неоднократно подвергается смертельной опасности.

По возвращении после окончания войны в Оптину Пустынь, в 1907 году, отец Варсонофий был возведён в сан игумена и назначен Святейшим Синодом настоятелем Оптинского скита. К этому времени слава о нем разносится уже по всей России. Ушли в вечные обители святой праведный отец Иоанн Кронштадтский, преподобный старец Варнава Гефсиманский. Страна приближалась к страшной войне и неизмеримо более страшной революции, житейское море, волнуемое вихрями безумных идей, уже «воздвизалось напастей бурею», люди утопали в его волнах...

Как в спасительную гавань, стремились они в благословенный Оптинский скит к преподобному Варсонофию за исцелением не только телес, но и истерзанных, истомленных грехом душ, стремились за ответом на вопрос: как жить, чтобы спастись? Он видел человеческую душу, и, по молитвам, ему открывалось в человеке самое сокровенное. А это давало ему возможность воздвигать падших, направлять с ложного пути на истинный, исцелять болезни, душевные и телесные, изгонять бесов.

Его дар прозорливости особенно проявлялся при совершении им Таинства Исповеди. С.М. Лопухина рассказывала, как, приехав 16-летней девушкой в Оптину, она попала в «хибарку», в которой принимал старец. Преподобный Варсонофий увидел ее и позвал в исповедальню и там пересказал всю жизнь, год за годом, проступок за проступком, не только указывая точно даты, когда они были совершены, но также называя и имена людей, с которыми они были связаны. А завершив этот страшный пересказ, велел: «Завтра ты придешь ко мне и повторишь мне все, что я тебе сказал. Я хотел тебя научить, как надо исповедоваться»...

А вот какие поразительные воспоминания об исповеди у старца оставила его духовная дочь:

– Дошли мы до скита, враг всячески отвлекал меня и внушал уйти, но, перекрестившись, я твёрдо вступила в хибарку... Перекрестилась я там на икону Царицы Небесной и замерла. Вошёл батюшка, я стою посреди келлии... Батюшка подошёл к Тихвинской и сел...

– Подойди поближе.

Я робко подошла.

– Стань на коленочки... У нас так принято, мы сидим, а около нас, по смирению, становятся на коленочки.

Я так прямо и рухнула, не то, что стала... Взял батюшка меня за оба плеча, посмотрел на меня безгранично ласково, как никто никогда не смотрел, и произнёс:

– Дитя моё милое, дитя моё сладкое, деточка моя драгоценная! Тебе двадцать шесть?

– Да, батюшка.

- Тебе двадцать шесть, сколько лет тебе было четырнадцать лет тому назад?

Я, секунду подумавши, ответила:

– Двенадцать.

– Верно, и с этого года у тебя есть грехи, которые ты стала скрывать на исповеди. Хочешь, я скажу тебе их?

– Скажите, батюшка, – несмело ответила я.

И тогда батюшка начал по годам и даже по месяцам говорить мои грехи так, как будто читал их по раскрытой книге...

Исповедь, таким образом, шла двадцать пять минут. Я была совершенно уничтожена сознанием своей греховности и сознанием того, какой великий человек передо мной.

Как осторожно открывал он мои грехи, как боялся, очевидно, сделать больно и в то же время как властно и сурово обличал в них, а, когда видел, что я жестоко страдаю, придвигал ухо своё к моему рту близко-близко, чтобы я только шепнула:

– Да...

А я ведь в своём самомнении думала, что выделяюсь от людей своей христианской жизнью. Боже, какое ослепление, какая слепота духовная!

– Встань, дитя моё!

Я встала, подошла к аналою.

– Повторяй за мной: «Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей». Откуда эти слова?

– Из Пятидесятого псалма.

– Ты будешь читать этот псалом утром и вечером ежедневно. Какая икона перед тобой?

– Царицы Небесной.

– А какая это Царица Небесная? Тихвинская. Повтори за мной молитву...

Когда я наклонила голову и батюшка, накрыв меня епитрахилью, стал читать разрешительную молитву, я почувствовала, что с меня свалились такие неимоверные тяжести, мне делается так легко и непривычно...

– После всего, что Господь открыл мне про тебя, ты захочешь прославлять меня, как святого, этого не должно быть – слышишь? Я человек грешный, ты никому не скажешь...Сокровище ты моё... помози и спаси тебя Господь!

Много-много раз благословил меня опять батюшка и отпустил...

Во время бесед с духовными детьми старец Варсонофий говорил: "Есть разные пути ко спасению. Одних Господь спасает в монастыре, других в миру... Везде спастись можно, только не оставляйте Спасителя. Цепляйтесь за ризу Христову – и Христос не оставит вас.

Говоря о мире, считаю долгом сказать, что под этим словом я подразумеваю служение страстям, где бы оно ни совершалось, можно и в монастыре жить по-мирски. Стены и черные одежды сами по себе не спасают.

Верный признак омертвения души есть уклонение от церковных служб. Человек, который охладевает к Богу, прежде всего начинает избегать ходить в церковь, сначала старается прийти к службе попозже, а затем и совсем перестает посещать храм Божий. Ищущие Христа обретают Его, по неложному евангельскому слову: "Стучите и отверзется вам, ищите и обрящете", "В доме Отца Моего обителей много". И заметьте, что здесь Господь говорит не только о небесных, но и о земных обителях, и не только о внутренних, но и о внешних.

Каждую душу ставит Господь в такое положение, окружает такой обстановкой, которая наиболее способствует ее преуспеянию. Это и есть внешняя обитель, исполняет же душу покой мира и радования – внутренняя обитель, которую готовит Господь любящим и ищущим Его.

Нужно помнить, что Господь всех любит и о всех печется, но, если и по-человечески рассуждая, опасно дать нищему миллион, чтобы не погубить его, а сто рублей легче могут поставить его на ноги, то тем более Всеведущий Господь лучше знает, кому что на пользу. Нельзя научиться исполнять заповеди Божии без труда, и труд этот трехстатный: молитва, пост и трезвение.

Самое трудное – молитва. Всякая добродетель от прохождения обращается в навык, а в молитве нужно понуждение до самой смерти. Ей противится наш ветхий человек, и враг особенно восстает на молящегося. Молитва – вкушение смерти для диавола, она поражает его. Даже святые, как, например, преподобный Серафим, и те должны были понуждать себя на молитву, не говоря уже о нас, грешных.

Второе средство – пост. Пост бывает двоякий: внешний – воздержание от скоромной пищи и внутренний – воздержание всех чувств, особенно зрения, от всего нечистого и скверного. Тот и другой неразрывно связаны друг с другом. Некоторые понимают только пост внешний. Приходит, например, такой человек в общество, начинаются разговоры, осуждение ближних, он принимает в них деятельное участие. Но вот наступает время ужина. Гостю предлагают котлеты, жаркое... Он решительно заявляет, что не ест скоромного.

– Ну, полноте, – уговаривают хозяева, – скушайте, ведь не то, что в уста, а то, что из уст.

– Нет, я насчет этого строг.

И не понимает такой человек, что он уже нарушил внутренний пост, осуждая ближнего.

Вот почему так важно трезвение. Трудясь для своего спасения, человек мало-помалу очищает свое сердце от зависти, ненависти, клеветы, и в нем насаждается любовь».

Оптину за все время своей монашеской жизни преподобный Варсонофий покидал лишь несколько раз – только по послушанию. В 1910 году, также за послушание, ездил на станцию Астапово для напутствия умиравшего Л.Н. Толстого. Впоследствии он с глубокой грустью вспоминал: «Не допустили меня к Толстому... Молил врачей, родных, ничего не помогло... Хотя он и Лев был, но не смог разорвать кольцо той цепи, которою сковал его сатана».

В 1912 году преподобного Варсонофия назначают настоятелем Старо-Голутвина Богоявленского монастыря. Смиренно просил он оставить его в скиту для жительства на покое, просил позволить ему остаться хотя бы и в качестве простого послушника. Но, несмотря на великие духовные дарования старца, нашлись недовольные его деятельностью: путем жалоб и доносов он был удален из Оптиной.

Мужественно перенося скорбь от разлуки с любимой Оптиной, старец принимается за благоустройство вверенной ему обители, крайне расстроенной и запущенной. И как прежде, стекается к преподобному Варсонофию народ за помощью и утешением. И как прежде, он, сам уже изнемогавший от многочисленных мучительных недугов, принимает всех без отказа, врачует телесные и душевные недуги, наставляет, направляет на тесный и скорбный, но единственно спасительный путь.

Здесь, в Старо-Голутвине, совершается по его молитвам чудо исцеления глухонемого юноши. «Страшная болезнь – следствие тяжкого греха, совершенного юношей в детстве», – поясняет старец его несчастной матери и что-то тихо шепчет на ухо глухонемому. «Батюшка, он же вас не слышит, – растерянно восклицает мать, – он же глухой...». – «Это он тебя не слышит, – отвечает старец – а меня слышит», – и снова произносит что-то шепотом на самое ухо молодому человеку. Глаза того расширяются от ужаса, и он покорно кивает головой... После исповеди преподобный Варсонофий причащает его, и болезнь оставляет страдальца.

Меньше года управлял старец обителью. Страдания его во время предсмертной болезни были поистине мученическими. Отказавшийся от помощи врача и какой бы то ни было пищи, он лишь повторял: «Оставьте меня, я уже на кресте...» Причащался старец ежедневно.

Первого (четырнадцатого) апреля 1913 года предал он свою чистую душу Господу. Похоронен был преподобный Варсонофий в Оптиной, рядом со своим духовным отцом и учителем, преподобным Анатолием (Зерцаловым). В 1996 году преподобный Варсонофий был причислен к лику местночтимых святых Оптиной пустыни, а в августе 2000 года Юбилейным Архиерейским Собором Русской Православной Церкви прославлен для общецерковного почитания. Мощи его покоятся во Владимирском храме Оптиной пустыни.

 

+ + +

Прп. Анатолий Оптинский (Потапов) (1855-1922) ‒ один из последних оптинских старцев. С юных лет стремился к духовной жизни, но мать не отпускала его в монастырь, и только после ее смерти, в 1885 г., калужский приказчик Александр Потапов пришел в Оптину пустынь, став келейником прп. Амвросия. После 1917 г. духовно поддерживал верующих в годы гонений. Обладал даром прозорливости и утешения, за что его называли "утешителем" и "вторым Серафимом". Предсказал грядущие испытания России и ее духовное возрождение. В 1922 г. был арестован, но скончался в своей келье в ночь перед отправкой в тюрьму. Погребен рядом с прп. Амвросием.

* * *

С юных лет преподобный Анатолий стремился к духовной жизни, но мать не отпускала его в монастырь, и только после ее смерти, 15 февраля 1885 года, когда ему было уже тридцать лет, пришел в Оптину пустынь калужский приказчик Александр Потапов. Вскоре брата Александра благословили быть келейником у преподобного старца Амвросия. Уже в эту пору открылся у преподобного Анатолия дар любви, сострадания, прозорливости.

Приняв монашеский постриг 3 июня 1895 года, он постепенно входил в старческий труд и после кончины старцев преподобного Иосифа и преподобного Варсонофия вместе с преподобным Нектарием стал продолжателем старческого духовного делания. Старцы не отвергают никого, но так уж сложилось, что к преподобному Нектарию стремились монашествующие и интеллигенция, а к преподобному Анатолию шел простой люд со своими хлопотами и жалобами, скорбями и болезнями.

Всегда смиренный и никогда не унывающий – в народе его ласково называли «утешителем», а еще – «вторым Серафимом». И действительно, та же любовь, радостный и светлый лик, всего несколько мудрых слов, простой подарок... А главное – совершенно особая атмосфера, царившая вокруг старца, оказавшись в которой, человек чувствовал себя как бы «побывавшим под благодатным золотым дождем».

На благословение к старцу, на соборование, на исповедь всегда стекалось множество людей. Из братского корпуса старцу Анатолию пришлось перейти в притвор Владимирского храма. И часто приходилось видеть такую картину: в монастыре полное затишье, не видно даже монахов, а Владимирская церковь открыта и полна народу. Батюшка принимал всех без ограничения времени, несмотря на бесконечную усталость, на мучительную боль от ущемления грыжи, боли в кровоточивших ногах. Одно время он вообще не ложился спать, позволяя себе вздремнуть лишь на утрени, во время чтения кафизм. Преподобный был всегда приветливым, постоянно ласковым, сердечным, готовым всегда отдать себя тому, кто приходил к нему с той или иной нуждой или скорбью.

Однажды пришел к преподобному попавший в затруднительное положение крестьянин, оставшийся с семьей без крыши над головой, имея за душой лишь 50 рублей денег. Ему неоткуда было получить помощь. От горя он впал в отчаяние, по-деревенски закручинился и первым делом решил пропить эти деньги, оставить жену с ребятишками, а самому идти в Москву в работники. Но недаром говорят: утро вечера мудренее. Наутро первая мысль в голову: «Сходи к старцу Анатолию», да и только. И пошел. Подходит под благословение, старец благословляет, как будто в лоб два раза ударяет, и кладет благословение медленно, чинно, а крестьянин и говорит: «Погибаю я, батюшка, хоть совсем умирай» – «Что так?» – «Да вот, так и так...» – и все рассказал крестьянин старцу. Старец Анатолий еще раз благословил его и сказал: «Не падай духом, через три недели в свой дом войдешь». Так оно и случилось, помог ему Господь и дом построить, и другим человеком стать.

Преподобный Анатолий любил Россию, русский народ и предсказывал: «Будет шторм. И русский корабль будет разбит. Но ведь и на щепках и на обломках люди спасаются. Не все погибнут... А потом будет явлено великое чудо Божие, и все щепки и обломки соберутся и соединятся, и снова явится великий корабль во всей своей красе! И пойдет он путем, Богом предназначенным!»

Но сначала Оптиной и ее последним старцам предстояло вместе с Россией взойти на свою Голгофу. Преподобный Анатолий писал одному из духовных чад, готовя к предстоящему: «Бойся Господа, сын мой, бойся потерять уготованный тебе венец, стой в вере и, если нужно, терпи изгнание и другие скорби, ибо с тобой будет Господь».

После закрытия Оптиной пришли с обыском и к преподобному Анатолию, вытащили из келлии то немногое, что он не успел еще раздать чадам. За обыском последовал арест. Больного старца повезли в тюрьму, но по дороге его состояние ухудшилось, и он оказался в больнице, где ему, как тифозному, тут же остригли волосы и бороду. Когда же выяснилось, что его по ошибке приняли за тифозного больного, врач отпустил его. Вернулся он в обитель измученный, еле живой, но со светлой улыбкой и благодарением Господу на устах.

29 июля 1922 года в монастырь нагрянула комиссия ГПУ. Начались допросы. Готовились к аресту умирающего старца. Он не противился, только попросил себе отсрочки на сутки, чтобы приготовиться. Келейнику отцу Варнаве грубо приказали к завтрашнему утру приготовить старца к отъезду. Воцарилась тишина, старец стал готовиться в путь.

Ночью ему стало худо. Позвали доктора, но тот не нашел ничего, угрожающего жизни. Под утро келейник нашел старца стоящим на коленях. Войдя в келию через несколько минут, отец Варнава понял, что старец Анатолий тихо отошел ко Господу.

Наутро приехала комиссия. Вышли из машины: «Старец готов?» – «Да, готов», – ответил отец Варнава. И впустил их в келлию. Там, на столе, в гробу лежал «приготовившийся» почивший старец. Господь принял готового Своего раба в ночь на 30 июля/12 августа 1922 года. «Честна пред Господем смерть преподобных Его» (Пс.115,6).

Его погребли возле могилки преподобного Амвросия, на том самом месте, где он долго стоял за две недели до смерти, повторял: «А тут ведь вполне можно положить еще одного. Как раз место для одной могилки. Да, да, как раз...»

«Положись на волю Господню, и Господь не посрамит тебя... Пред кончиною своею будешь благодарить Бога не за радости и счастье, а за горе и страдания, и чем больше их было в твоей жизни, тем легче будешь умирать, тем легче будет душа твоя возноситься к Богу», – так учил своих чад преподобный Анатолий и жизнью своей, и блаженной кончиной.