После окончания начальной школы он учился в римо-католической гимназии в Кромержиже. В седьмом классе начал самостоятельно изучать старославянский язык. Учёбу окончил с отличием.
В 1898 году поступил на римо-католический богословский факультет университета в Оломоуце. В 1900 году, при переходе со второго на третий курс факультета, совершил поездку в Киево-Печерскую Лавру.
В 1902 году окончил богословский факультет по первому разряду и 5 июля в Оломоуцком римо-католическом соборе святого Вацлава был рукоположен в сан священника и назначен на приход в Карловичах, а потом в Брумовице. С 15 сентября 1906 года до 1 мая 1920 года служил священником в психиатрической лечебнице в Кромержиже. Снискал большое уважение не только среди вверенных ему больных, но и среди врачей и персонала лечебницы.
Решительная перемена в религиозном его мировоззрении произошла во время нападения Австро-Венгрии на Сербию. В отличие от большей части римо-католического духовенства, он осуждал агрессию Австро-Венгрии и Германии против Сербии и начал издавать журнал "Право народа", в котором публиковались статьи, призывающие к реформации римо-католической церкви.
Осенью 1918 года, после окончания войны, когда в национальной и религиозной жизни получившей независимость Чехословакии совершались большие перемены, он тяжело заболел и почти лишился зрения. Ему пришлось долгое время пролежать в больнице, что и послужило причиной его ухода на пенсию, несмотря на молодой возраст.
В эту пору, после распада Австро-Венгрии и образования Чехословацкой республики, около полумиллиона её жителей вышли из римо-католической церкви, так как классический римо-католицизм воспринимался многими чехами и словаками как религия австрийских завоевателей. 8 января 1920 года было объявлено об образовании "Чехословацкой церкви," считающей себя наследницей как гуситской, так и кирилло-мефодиевской традиций. Главой церкви стал бывший католический священник доктор богословия Карл Фарский. С этим движением отец Матей не мог согласиться полностью, поскольку оно было лишено иерархии и связи со Вселенской Церковью, но в нем созрело решение выступить для просвещения народа в духе Православия.
11 октября 1920 года он официально вышел из римо-католической церкви и присоединился к Чехословацкой национальной церкви с намерением защищать в ней православное направление. Однако, трудиться в этом направлении было нелегко, ибо либеральное крыло движения было очень сильно.
С 1 июля 1921 года отец Матей был определён в церковные администраторы области Моравия и Силезия. В том же месяце начал издавать религиозный журнал "За правду," в котором защищал православные принципы от нападений радикалов, которые захватили ведущие посты в руководстве Чехословацкой церкви.
Благодаря его усилиям I собор Чехословацкой церкви принял православные нравственность и вероучение. На II соборе 29 августа 1921 года было окончательно принято решение, что вероучение Церкви должно быть православным, были признаны постановления семи Вселенских Соборов. На этом соборе уже присутствовал и экзарх Сербской Православной Церкви епископ Нишский Досифей, чем и было положено начало каноническому общению. Второй собор вынес также решение, что название Церкви будет "Чехословацкая Церковь Православная."
21 сентября 1921 года отец Матей на Фрушкой Горе в Лавре Крушедол постригся в монашество с наречением в честь равноапостольного Горазда. На следующий день в монастыре Гргетек иеромонах Горазд был возведен в сан игумена, а вечером того же дня епископом Досифеем в монастыре Хопово – в сан архимандрита. 25 сентября 1921 года в соборе святого Михаила архимандрит Горазд был рукоположен во епископа Моравского и Силезского. Хиротонию совершили патриарх Сербский Димитрий, митрополит Киевский Антоний, митрополит Варнава, епископ Досифей и епископ Иосиф в присутствии всех архиереев Сербской Церкви.
Став православным архиереем, епископ Горазд был вынужден вести борьбу за утверждение православия в Чехословацкой церкви, так как радикалистов в её рядах устраивало разрушение римо-католицизма, но не устраивало укрепление православия.
Владыка Горазд использовал каждую предоставившуюся возможность утвердить истинный церковный строй. Так, он говорил: "Если же Чехословацкая Церковь согласна не знать истинного христианства, было бы необходимо открыто о том сказать и было бы необходимо последовательно то провозгласить, что ей не нужны ни рукоположенные епископы, ни рукоположенные священники. Если же, однако, будут рукополагаться священники и епископы, то нельзя быть отрезанным от традиционного христианства". В журнале "За правдоу" в 1922 году епископ писал: "Было бы знаком по-настоящему гибкой совести заявить о приятии Никео-Царьградского символа веры и деяний семи Вселенских Соборов, затем принять имя для Чехословацкой Церкви – Православная, и при этом смеяться над всем православным: и над вероучебными догматами, и над обрядом."
В июле 1922 года владыка Горазд был послан в миссионерскую поездку в Америку, в чешские колонии. Во время его деятельности в Америке радикалы во главе с Карлом Фарским начали борьбу против догматов и устройства Православной Церкви. Они выпустили в свет "Чехословацкий катехизис" еретического содержания. Так, в "катехизисе" говорилось, что нет Единого Бога в Трех Лицах и Бог – это "живой закон мира". Иисус Христос – "не является Сыном Божиим, Спасителем, но только пророком". Фарский и Калоус ставили в "катехизисе" Иисуса Христа в один ряд с Моисеем, Сократом, Магометом, Зороастрой, Буддой, Конфуцием. По их учению, Дух Святый – это только Божие воодушевление в человеке. Отвергнуто было православное учение о Богородице.
Владыка Горазд, раскрывая еретическое содержание "катехизиса", пишет: "...в целом тон книги не сходен ни с Евангелием, ни со взглядами первых христиан, ни с постановлениями Вселенских Соборов, ни с вероучением... Христос рассматривается в книге односторонне и не полностью, без внимания к Благодати Божьей... Без Благодати перестает существовать христианство, оно тогда остается только этикой... Достаточно ли... только этики и может ли только этика нас удовлетворить, освятить и спасти, – остается вопросом, на который я отвечаю отрицательно. "Чехословацкий катехизис" наносит вред нашему делу как внутри, так и вне церкви...".
Владыка Горазд почти два года вел борьбу с радикалистами, стараясь защитить от ереси верующих Чехословацкой Церкви Православной, но силы были явно неравны. Одновременно с внутренней борьбой возник разлад с независимо устроившейся "Чешской религиозной православной общиной", которая после неудачных переговоров с Сербской Церковью в 1923 году вошла в ведение Константинопольского патриархата. Юрисдикционный спор был подогрет государством, т.к. президент Т.Г. Масарик и другие ведущие политики ЧСР были против восстановления и утверждения Православия в Чехословакии.
Владыка Горазд, не имея возможности пастырски вести на территории Чехии православно ориентированных членов Чехословацкой церкви, рекомендовал им, дабы они присоединились к "Чешской религиозной православной общине". Так и стало с большей их частью, особенно в Праге.
5 марта 1923 года на заседании епархиального совета Моравско-Силезской епархии епископ Горазд отказался от места епархиального архиерея и от дальнейшей деятельности в Чехословацкой церкви. Епархиальный совет отставки не принял и представители православной ориентации просили епископа Горазда, чтобы он остался и дальше во главе епархии. Владыка Горазд их просьбу удовлетворил, чтобы православные не остались без пастыря.
Он ещё год вёл борьбу с радикалистами и прилагал усилия к укреплению в истинах православия наибольшего числа сторонников Чехословацкой церкви. 10 июня 1924 года журнал "За правдоу" в последний раз вышел как епархиальный орган Чехословацкой церкви в Моравии.
21 июля 1924 года епископ Горазд вышел из "Чехословацкой Церкви Православной" и увёл с собой православную её часть. Вместе с этим Чехословацкая Церковь перестала существовать как православная церковь и окончательно впала в протестантизм, лишившись Благодати Божией, ибо решением своего "собора" 31 августа 1924 года она восприняла за официальное учение ересь "Чехословацкого катехизиса".
Под омофором Сербского патриарха владыка Горазд приступил к организации Чешской Православной Церкви на положении епархии Сербской Православной Церкви. В сентябре 1924 года владыка отправил в Сербию первых студентов богословия.
Владыка Горазд интенсивно занялся строительством новой Церкви. Он поставил перед собой цель, чтобы в каждом приходе были собственный храм и церковный дом. В течение каждого года строилось по одному храму. Большим его помощником в этом деле был протоиерей Всеволод Коломацкий. Владыка не только руководил постройкой храмов для своих приходов, но и сам работал вместе с прихожанами. Большую помощь он оказывал тайно. Под руководством святителя Горазда с 1928 по 1942 год включительно было построено и освящено 14 храмов. При этом владыка встречался с препятствиями на своем пути. В отчете, посланном Сербскому Патриарху Варнаве, владыка пишет о яростной пропаганде против Православия со стороны тогдашнего президента Т.Г. Масарика, политических партий, Чехословацкой церкви, римо-католиков и т. д.
Владыка Горазд был епископом-миссионером: приезжая в какой-либо приход, жил там по нескольку месяцев, посещал каждую православную семью. Наряду с религиозно-просветительской деятельностью владыка много занимался и литературным трудом. Он составил, в частности, "Сборник молитв и литургических песнопений Православной Церкви". При составлении сборника владыка использовал русский распев первого, третьего, четвертого, шестого гласов, а также и семи гласов прокимнов. Святитель в целях быстрого усвоения пения по сборнику сам ездил по приходам и учил народ церковному пению.
В 1927 году был издан Служебник для священников под названием "Божественная литургия св. Иоанна Златоустого и св. Василия Великого», а также "Библейская история для учеников 1-4 классов общинных школ". Выдающимся трудом святителя стала "Жизнь свв. Кирилла и Мефодия и их связь с Римом и Цареградом" изданная под псевдонимом П. Малы.
Владыка должен был приложить много административных усилий и терпеливости для преодоления разделения с последователями Константинопольского Патриархата. 22 ноября 1925 года он был избран новым духовным руководителем "Чешской религиозной православной общины", и Чехословацкое государство также признало законной на территории республики Сербскую церковную юрисдикцию. В феврале 1926 года делопроизводство было изъято у последователей Константинополя и передано в руки епископа Горазда. Однако лишь в сентябре 1929 года было получено одобрение от Сербской Церкви и правительства ЧСР на существование управления православной Церкви на уровне епархии в правовом отношении.
Владыка Горазд без устали прилагал усилия к основанию монастыря, который наконец был основан, но монахи по разным причинам разошлись. Вопреки многим препятствиям за четыре года владыкой было достигнуто решение юридических вопросов, найдено согласие и укреплена организационная структура Православия в ЧСР уже на уровне двух епархий – Чешской (Моравско-Силезской) и Подкарпатской (Мукачевско-Пряшевской). 28 сентября 1935 года участвовал в освящении Пражского Кирилло-Мефодиевского кафедрального собора.
В 1938 году Чехословакия пала жертвой Мюнхенского сговора западных держав. Часть ее была оккупирована Германией. В своих проповедях, письмах и статьях епископ Горазд призывал всех верующих к исполнению своих христианских и патриотических обязанностей.
15 марта 1939 года Чехословакия окончательно потеряла свою независимость. Немцы создали из Словакии "самостоятельную" республику, а в Чехии и Моравии образовали так называемый протекторат. Для Чешской Православной Церкви и для всего народа началось время тяжких испытаний. Епископ Горазд и в дни оккупации не оставлял своей миссионерской, научно-литературной и патриотической деятельности. 15 марта 1939 года в статье "Братья и сёстры" он пророчески говорил, что несправедливость будет уничтожена, если народ не оставит Бога. Между прочим, писал: "Будьте уверены, что наша православная церковь есть наипрочнейшая основа как религиозного и морального бытования, так и народной жизни нашей."
Тогда же владыка начал писать "Жития святых". Уже во время оккупации по благословению святителя Горазда началось строительство храма Святой Троицы в селе Челеховице-на-Гане.
Отношение святого владыки к немецкой оккупации видно из его слов к министру протекторатного правительства Э. Моравцу: "Мы будем послушны каждому законному правительству".
Протекторатная власть организовала давление на владыку Горазда, чтобы он перешёл из юрисдикции Сербской в юрисдикцию Берлинского архиепископа Русской Православной Церкви за границей. 21 ноября 1941 года он был временно принят с 20 приходами в Русскую Зарубежную Церковь ввиду невозможности из-за войны сноситься со своим руководством в Сербии.
27 мая 1942 года в Праге был убит палач чешского народа обер-группенфюрер СС Р. Гейдрих. Совершившие нападение парашютисты укрылись в крипте православного Пражского кафедрального храма святых Кирилла и Мефодия, что на Рессловой улице. Так как гестапо не делало особой разницы между бойцами Сопротивления и теми, кто, пусть даже случайно, оказывал им содействие, в июне 1942 года под ударом оказалась Чешская Православная Церковь. Отвёл этот удар владыка Горазд (Павлик).
8 июня 1942 года, через 12 дней после убийства Гейдриха, немцы, получив информацию от парашютиста Чурды, оказавшегося предателем, окружили храм святых Кирилла и Мефодия в Праге и взяли его штурмом. Арестованы были отец протоиерей Вацлав Чикл, отец Владимир Петржек, Ян Зонневенд, Вацлав Орнест и другие. Владыка Горазд в это время находился в Германии. С юридической точки зрения это было безусловное алиби. Но не собственная безопасность волновала владыку. Он срочно возвратился в Чехию, дабы не пострадала от кровавых гонений Церковь. В письме председателю протекторатного правительства Э. Моравцу святитель взял на себя ответственность за всё, что произошло в связи с укрытием десантников. Э. Моравец письмо отослал в гестапо.
В четверг 25 июня 1942 года, в 5 часов утра, гестапо арестовало владыку Горазда. В тюремном заключении он находился с 25 июня по 4 сентября 1942 года. В течение этого времени он был подвергнут тяжелым мучительным допросам, немцы рвали у владыки густую бороду, били его и подвергали разным другим мучениям. Его увозили в 22 часа, а возвращался он в пять часов утра. Днем владыке не давали отдыха. Когда заключенные получали пищу, тюремщик часто отталкивал епископа ногой и оставлял без еды. Жизнь святителя Горазда была полна страданий и завершилась мученичеством за Христа.
Свидетели заключения владыки, а часто и его мучений, приводили свидетельства, что владыка Горазд, отец Вацлав и отец Владимир были и посреди всех мучений очень спокойны. Глубокий покой был на их лицах и на суде, и при вынесении приговора, и на месте казни.
Военный трибунал приговорил епископа Горазда, а с ним протоиерея Вячеслава Чикла, иерея, доктора богословия Владимира Петржка и мирянина Яна Соневенда к смертной казни. 4 сентября 1942 года они были расстреляны в Праге. Тела святого владыки Горазда, отца Владимира Петржека и Яна Зонневенда были сожжены, тело отца Вацлава Чикла отдано для вскрытия и научного изучения. Вскоре после этого деятельность Чешской Православной Церкви была полностью запрещена властями Третьего рейха.
Почитание святого Горазда началось сразу же после его мученической кончины. Ярким свидетельством этого стала первая икона священномученика, написанная в 1944 году протоиереем Всеволодом Коломацким.
В воскресенье 5 сентября 1987 года в кафедральном храме святого Горазда в городе Оломоуце при большом стечении народа, в присутствии всех членов Священного Синода Православной Церкви Чехословакии во главе с митрополитом Дорофеем и архиереев Константинопольской, Русской и Сербской Православных Церквей состоялось прославление в лике святых священномученика Горазда, епископа Чешского и Моравско-Силезского.
Облачение священномученика Горазда хранится в Пражском кафедральном соборе святых Кирилла и Мефодия. В 1992 году была совершена первая служба в православном храме, освященном в честь святителя в его родной Грубе Врбке.
Источник: http://drevo-info.ru
***
Преподобный Исаакий I (Антимонов), Оптинский
КРАТКОЕ ЖИТИЕ ПРЕПОДОБНОГО ИСААКИЯ ОПТИНСКОГО
Преподобный Исаакий (в миру Иван Иванович Антимонов) родился в Курске 31 мая 1810 года в патриархальной купеческой семье, пользовавшейся неизменным уважением горожан за безупречную честность и строгий христианский уклад жизни, милосердие к бедным и благоукрашение городского храма.
Будущий великий оптинский старец рос в обстановке любви, послушания родителям, в твердом соблюдении церковного устава и нравственной строгости. Мальчик был скромен и добр, молчалив и сдержан, но не угрюм, он не был чужд шутке, остроумен и прост в общении.
Мысль об уходе в монастырь долгие годы вызревала в душе благочестивого юноши, вынужденного помогать отцу в торговых делах. К тридцати шести годам она окончательно окрепла. Этому способствовало также поступление в монашество его старшего брата Михаила.
И вот в 1847 году, уже зрелым человеком, приняв твердое решение, он покидает отчий дом и поступает послушником в скит знаменитой уже тогда своими старцами Введенской Оптиной пустыни, в укладе которой было принято духовное окормление каждого брата у старца. И послушник Иоанн был вверен оптинскому старцу преподобному Макарию, имя которого было известно далеко за пределами обители. Под его духовным руководством прошли годы послушания: сначала на пасеке, затем в хлебопекарне и поваром в монастырской трапезной, пел на клиросе, келейно – по благословению старца Макария; брат Иоанн был еще и переплетчиком книг. Неукоснительно выполнял он положенное всякому послушнику келейное правило, причем впоследствии, по принятии рясофора в 1851 году и пострижении в мантию в 1854 году, все более и более ревностно относился к совершенствованию своего внутреннего духовного мира, не давая себе поблажек ни в чем: был строг в понуждении себя к умному деланию, посещению монастырских богослужений и ограничивал себя в еде и отдыхе.
Избегая честолюбивых мыслей и остерегаясь поэтому всякого возвышения, исключительно за послушание своему духовному отцу, старцу Макарию, он принял в 1855 году рукоположение в иеродиакона, а затем, в 1858 году, – в иеромонаха. И по принятии сана преподобный Исаакий остается таким же скромным, искренним и открытым в отношении с братиями, каким был прежде, но еще строже и требовательнее к себе, во всем полагаясь на духовные наставления старца.
Возможно, так, в исполнении послушаний, монашеских правил, соблюдении церковного устава, в духовном совершенствовании и постепенном восхождении «от силы в силу», и прошла бы вся его жизнь в монастыре. Но Богу было угодно другое.
В 1860 году, уже тяжело больной, преподобный старец Макарий, предчувствуя близкий конец, завещает своему духовному сыну, преподобному Исаакию, перейти под руководство великого оптинского старца Амвросия, ученика блаженного старца Макария. А еще через два года, в 1862 году, после смерти настоятеля Оптиной пустыни старца Моисея, преподобный Исаакий становится его преемником.
В течение тридцати с лишним лет ведет он монастырь, продолжая начатое еще преподобным Моисеем строительство, по тем временам немалое. Его же стараниями достраивается храм Всех Святых на новом кладбище, сооружается новый иконостас в Казанском соборе и перестраивается старый во Введенском, производится новая роспись стен, строится монастырская больница с аптекой для бесплатного пользования, с церковью при ней во имя святого Илариона Великого, книжная лавка, двухэтажное здание рухлядной, достраивается водопровод, воздвигается здание новой гостиницы и множество помещений реставрируется, переделывается, поновляется и строится вновь.
Под его мудрым управлением Оптина приобретает лесные участки – так решается проблема топлива. Им же осуществляется покупка луговых земель на болховской мельнице, открывается свечной завод, поощряется разведение монастырских садов и огородов. Таким образом Оптина пустынь во второй половине XIX века становится одним из процветающих монастырей России.
Но не только хозяйственными заботами ограничивалась деятельность настоятеля. Главным для него было отечески строгое попечение об исполнении братией монашеских послушаний и устава, при этом не делалось исключения и для себя.
Уже будучи игуменом, а позже, в 1885 году, архимандритом, преподобный не совершал без благословения старца никаких монастырских дел и учил этому братию. «Отцы и братия! Нужно ходить к старцу для очищения совести», – часто повторял он. Так, благоговейно, почти до умаления себя, стоял он со всеми в очереди к своему духовнику, преподобному старцу Амвросию, и беседовал с ним, стоя на коленях, как простой послушник.
В последние годы жизни настоятеля многие скорби выпали на его долю. Особенно тяжело пережил он отъезд старца Амвросия в Шамординскую общину. «Двадцать девять лет провел я настоятелем при старце и скорбей не видел, теперь же, должно быть, угодно Господу посетить меня, грешного, скорбями», – говорил он.
Здоровье его стало заметно слабеть, и он келейно принял пострижение в схиму. Вскоре отошел ко Господу великий старец преподобный Амвросий, и на настоятеля, преподобного Исаакия, последовали тайные доносы о неспособности его, по преклонным годам и болезни, управлять обителью. И хотя братия единодушно встала на защиту своего настоятеля, силы его уже угасали. Умирал он тихо, окруженный плачущими чадами своими, которым дал последнее наставление: «Любите Бога и ближних, любите Церковь Божию, в службе церковной, в молитве ищите благ не земных, а небесных; здесь, в этой святой обители, где вы положили начало иноческой жизни, и оканчивайте дни свои». Преподобный отец наш Исаакий почил о Господе 22 августа/4 сентября 1894 года.
Это был истинный последователь той традиции старчества, которая отличала уклад Оптиной пустыни от других монастырей России, строгого послушания всей братии старцам-духовникам, независимо от сана и иерархического звания.
Вся его жизнь стала достойным продолжением духовного подвига, начатого еще его предшественником, преподобным Моисеем, и другими великими оптинскими старцами.
ПОЛНОЕ ЖИТИЕ ПРЕПОДОБНОГО ИСААКИЯ ОПТИНСКОГО
Преподобный Исаакий в сонме оптинских старцев представляет тип подвижника-строителя, 32 года он возглавлял Оптину пустынь, целиком посвятив себя монастырю, заботясь о братии, продолжая созидать тот особый оптинский дух, который насадили его предшественники. Он принял управление обителью после кончины архимандрита Моисея и был настоятелем в период расцвета монастыря – при старце Амвросии, его преемниках по старчеству отце Иларионе и отце Анатолии (старшем), под его началом возрастали будущие старцы Иосиф, Варсонофий, Анатолий (младший). Архимандрит Моисей возродил Оптину пустынь после периода запустения, отец Исаакий продолжил его дело, упрочив положение обители, не жалея трудов для ее благоустройства. На нелегкое послушание настоятеля его благословили старцы Макарий и Амвросий, видя высокие духовные качества, молитвенность, простоту и смирение отца Исаакия, способность принять на себя попечение об устроении монастыря — и внешнем и внутреннем.
Может показаться, что старец Исаакий, несший крест настоятельства, пребывает как бы в тени старцев, духовно окормлявших насельников и паломников обители, – Амвросия, Илариона, Анатолия. Немного сохранилось его поучений, высказываний, не так подробны воспоминания о нем. Но в этом и заключается его особый подвиг – неся тяжелый груз хозяйственных дел обители, он служил братии и паломникам, явив удивительную высоту в смирении. За его простотой – удивительная глубина, цельность и сила духа. Период его настоятельства – лучшая пора в жизни Оптиной.
Семья Антимоновых
Иван Иванович Антимонов (имя преподобного Исаакия в миру) родился 31 мая 1810 года, он происходил из именитого зажиточного купеческого рода города Курска. Антимоновы имели звание почетных граждан. В доме Антимоновых царил патриархальный дух, уклад жизни строился строго в соответствии с церковными правилами, было принято почитание старших и полное им повиновение. Таким образом, навыки благочестия и послушания, столь важные для монаха, будущий подвижник получил еще в родном доме.
Главным в доме был дед Ивана – Василий Васильевич Антимонов. Он отличался особой ревностью к посещению богослужений. Его старший сын Иван Васильевич имел от трех браков тринадцать детей. Иван был последним, пятым ребенком от первого брака с Анной Пузановой. Иван был любимцем деда, тот часто брал внука с собой в храм. Василий Васильевич в церкви бывал ежедневно – обязательно ходил на утреннюю и вечернюю службу.
Иван Васильевич унаследовал от отца благочестие, любовь к храму, по воспоминаниям, его простота и доброе отношение к людям производили на всех благоприятное впечатление. Сохранилось семейное предание о путешествии его в Киев в 1809 году к старцу, иеромонаху Парфению, который приветствовал Ивана Васильевича словами: «Блаженно чрево, родившее монаха». В воспитании он придерживался строгих правил, но никогда не позволял грубости по отношению к детям, не поднимал на них руки – хотя по тем временам в купеческих семьях это было распространено. Относясь к отцу с почтением, дети в то же время любили его.
Семейство Антимоновых пользовалось всеобщим уважением в городе за безукоризненную честность, истинное благочестие, широкую благотворительность – они были щедрыми жертвователями на церковные нужды, помогали нуждающимся. В доме даже был установлен определенный день недели, в который нищим раздавалась милостыня.
Вот в такой обстановке проходили детские и юношеские годы Ивана. Подробностей об этом периоде его жизни не сохранилось, но известно, что он отличался скромностью, был молчалив. При этом, несмотря на сдержанность, Иван был наделен природной веселостью и остроумием, его присутствие всегда оживляло семейные собрания.
Жизнь в миру
По достижении зрелого возраста Иван Иванович стал помогать отцу в торговых делах. Ему постоянно приходилось иметь дело с людьми, давать распоряжения, вести финансовые расчеты. Он умел найти подход к человеку, всех подкупали его сердечная доброта и чувство справедливости. На подчиненных он оказывал самое благотворное влияние, отучал от мошенничества, всяких попыток действовать обманом. Безукоризненная честность в делах заслужила Ивану Ивановичу всеобщее уважение.
Будучи строгим в своих требованиях, он никогда не держал обид. Известен такой случай: один из его рабочих, человек строптивого характера, из-за постоянных взысканий, которым подвергал его Иван Иванович за неисправность и дерзость, решил убить его. Когда это открылось, Иван Иванович простил рабочего и отпустил его, не предавая в руки правосудия.
В жизни Ивана Ивановича случались события, явно открывавшие ему действие Промысла Божия, неоднократно защищавшего его от смертельной опасности. Сохранились даже составленные им самим описания таких знаменательных случаев. Однажды в праздник пришлось Ивану Ивановичу работать, он взвешивал товар. Внезапно обрушилась перекладина, на которой были укреплены весы. Ивану Ивановичу грозила смерть, но тяжелое железное коромысло весом в 15 пудов даже не задело его. С тех пор он дал обет не работать по праздникам. В другой раз он вел на водопой лошадь, которая чуть не ударила его в живот, – он успел загородиться рукой, получив тяжелую рану. Один случай произошел с ним еще в детстве. Ивана вместе с приказчиком отправили сопровождающим с гуртом быков, это было непростое поручение для мальчика. Вдруг два быка понеслись в сторону, Иван попытался вернуть их, помчался за ними на лошади. Внезапно лошадь остановилась на краю глубокого рва, он даже невольно воскликнул: «Ох, Господи, что же это?» После этих слов ров исчез также неожиданно, как появился, а лошадь привезла его к гурту в полном изнеможении. Как-то на Черноморье, где у Антимоновых были рыбные ловли, Иван Иванович чуть не покалечился, и опять спасение пришло чудесным образом. Всю жизнь он был благодарен Богу и не считал избавление от этих несчастий случайностью. Возможно, эти события тоже сыграли роль в выборе пути.
Мысль о поступлении в монастырь созревала в душе Ивана Ивановича постепенно. Еще живя в миру, он добровольно принял на себя исполнение некоторых подвигов во имя Господа. Сохранилось предание, что он ежедневно на молитве полагал по тысяче поклонов. Даже в скоромные дни он не ел мяса, но делал это незаметно для членов семьи. Любовь к храму и богослужению, воспитанная в нем еще благочестивым дедом, пробудила интерес к церковному пению. Иван Иванович пел на клиросе, собирал по праздникам певчих дома, устраивал спевки, изучал ноты, некоторые впоследствии взял даже с собой в монастырь.
Одним из препятствий для того, чтобы решиться оставить мир, являлось то обстоятельство, что именно Ивана Ивановича отец видел своим преемником, ему он постепенно передал управление всеми делами Антимоновых. Он не согласился бы отпустить сына, на которого возлагал столько надежд. Тем временем один из его старших сыновей – Михаил Иванович – поступил в монашество в Оптину пустынь. Иван Иванович часто бывал в Оптиной, навещая брата. Пример его имел большое влияние на Ивана Ивановича, однажды он обратился к брату с просьбой дать ему совет насчет поступления в обитель. Михаил Иванович решительно отказался давать такой совет, считая, что в этом вопросе следует самостоятельно определиться с выбором.
К этому времени Иван Иванович уже неоднократно обращался за помощью к оптинским старцам и убедился в духовной силе их советов. Сохранилось воспоминание Ивана Ивановича о его первой встрече со старцем Леонидом: «Бывши еще мирским человеком, приехал я в первый раз в Оптину пустынь и пожелал принять благословение от отца Леонида. Пришел я к старцу рано утром. Народу у него еще не было. Только какая-то женщина стояла пред ним на коленях. Келейник доложил обо мне: "Пришел Иван Иванович Антимонов". "Пусть подождет", – громко сказал старец. Я сел в передней на лавочку. Отпустив женщину, старец громко позвал: "Ванюшка!" Никак не думая, чтобы это слово относилось ко мне, я спокойно сидел. А келейник, улыбнувшись, промолвил: "Это батюшка вас зовет". Мне, губернскому франтику, показалось очень неожиданным такое патриархальное название. Но я этим нисколько не обиделся. Напротив, такое простое обращение великого старца пришлось мне по сердцу и почему-то очень утешило меня; и я до сих пор вспоминаю об этом с душевною отрадою. "Ванюшка! Иди-ко сюда, – продолжал старец звать меня к себе, – вот я тебя!"... Я подошел к старцу, принял у него благословение и, став на колена, объяснил ему свои обстоятельства, которые меня беспокоили. Старец, выслушав все с отеческою любовью, очень утешил меня своею беседою и, отпуская, предсказал мне, что со временем и я буду в монашестве. Лет через семь предсказание это исполнилось». Интересно, что старец обратился к Ивану Ивановичу так же, как его называл когда-то любимый дед. После кончины старца Леонида Иван Иванович, бывая в Оптиной, прибегал к советам старца Макария.
В 1842 году Иван Иванович решился уже тайно уехать в Оптину, но на полпути, вследствие собственных колебаний и рассудив, что едет без благословения старца Макария, возвратился в Курск. Полученное им позже письмо отца Макария с благословением поступать в Оптину утвердило его решимость.
В 36 лет Иван Иванович окончательно определился с намерением уйти в монастырь. Повлияло на него и очередное неудачное сватовство. Неоднократно отец предлагал ему вступить в брак, но каждый раз по тем или иным причинам попытки устроить семейную жизнь не удавались.
В 1847 году отец послал Ивана Ивановича по торговым делам на Украину. Исполнив поручение, тот решил осуществить свое давнее намерение и отправиться в Оптину пустынь, не возвращаясь домой. Написав отцу письмо, где он сообщал о своем решении, Иван Иванович поехал в Оптину. Как громом поразила Ивана Васильевича весть об уходе сына в монастырь. По воспоминаниям, узнав о происшедшем, бедный отец воскликнул: «Он, варвар, убил меня!» Долго не мог прийти в себя Иван Васильевич, проливая слезы о любимом сыне. Труднее всего решившему оставить мир расстаться с родными, вырваться из привычной, налаженной жизни. Ведь и старец Амвросий, долго не решавшийся осуществить свое решение уйти из мира, в итоге уехал в монастырь тайно, не объявив об этом ни близким людям, ни начальству – опасаясь, что, руководимые земными помышлениями, из самых лучших побуждений они помешают привести задуманное в исполнение. В этих ситуациях становится очевидным смысл слов Спасителя, которые могут казаться слишком «жесткими», особенно современным людям: «И враги человеку домашние его».
Даже на пути в обитель Ивану Ивановичу пришлось бороться с желанием повернуть назад, особенно сильным оно было на последней станции, но он преодолел искушение и благополучно прибыл в Оптину пустынь.
В обители
Иван Иванович поступил в монастырь в 1847 году, при игумене Моисее и старце Макарии. Его брат в это время уже был переведен в Калужскую Тихонову пустынь иеромонахом с именем Мелетий, позднее перешел в Киево-Печерскую Лавру. Но отношения братья поддерживали, младший нередко обращался к старшему за советом, ценил его духовную мудрость.
Иван Иванович сразу был определен на жительство в Иоанно-Предтеченский скит. Как обычно, первыми его послушаниями были те, что особенно способствуют воспитанию у новоначального смирения и терпения. Сначала он трудился на кухне – пек хлеб, позже стал поваром, выполнял и общие братские послушания – на покосе, уборке картофеля, других тяжелых работах. Он отличался крепким здоровьем и богатырской силой – мог поднимать тяжести до 15 пудов. Хотя роста был среднего, но коренастый, с благообразными чертами лица, он выделялся среди братии, всегда имел сосредоточенный вид, что отражало его внутреннее состояние.
Старец благоволил к послушнику, которого хорошо знал еще до его поступления в обитель. Он провидел в нем будущего подвижника. Особенно ценил отец Макарий присущую Ивану Ивановичу простоту – очень важное для монаха качество. Старец приучал послушника к иноческой жизни. В свою очередь Иван Иванович всей душой предался руководству старца. Возрастание инока происходит непросто – борьба со страстями сопровождается скорбями «до кровавого пота». Подвижник рассказывал, что исконный враг рода человеческого сильно возмущал его душу помыслами оставить обитель: «Волнуемый такими мыслями, шел я однажды по дорожке вдоль скитской ограды. "Ай махнуть чрез ограду", – мелькнул помысл. Но, образумившись, подумал: да уж если уходить, так ведь и вороты не затворены. Такое, хотя нечаянное, противоречие помыслу, с призыванием помощи Божией, ослабило брань».
Старец смирял своего ученика, воспитывая в нем главную монашескую добродетель – беспрекословное послушание. Как-то его духовный сын неосторожно отозвался о порядках скита, отец Макарий несколько дней не принимал его. Однажды он исповедался старцу в тщеславных помыслах о своем сильном, красивом голосе, но отец Макарий смирил его, приведя в пример быка, который, обладая гораздо более громким басом, не гордится им.
По воспоминаниям, старец Макарий неоднократно предсказывал близким людям, что послушник Иван станет настоятелем, с особым вниманием относился к нему, воспитывая будущего наставника иноков.
Иван Иванович во всем проявлял ревность – исправно посещал богослужения, приходя в храм первым и уходя последним, не позволяя себе никаких разговоров во время службы. Так же строго выполнял он и келейное правило. Не имея даже школьного образования, недостаток которого возмещался природным умом, богатым жизненным опытом, Иван Иванович в скиту много занимался чтением святоотеческих творений, что позволило ему глубоко постичь науку «внутреннего делания». Но главным руководством для него были советы старца.
Так, восходя постепенно по лестнице духовных добродетелей, Иван Иванович проходил последовательно и ступени иноческой жизни. В 1851 году он был пострижен в рясофор, 5 октября 1854 – в мантию с наречением имени Исаакия. Через год отца Исаакия рукоположили во иеродиакона, а в 1858 году он был возведен в сан иеромонаха.
Оставив мирскую жизнь без родительского благословения, Иван Иванович тяжело переживал свой разлад с отцом. И потому, прожив в скиту около года, вместе со старцем Макарием он отправился в Курск, чтобы примириться с отцом. По молитвам старца и при его содействии мирные отношения были восстановлены. Перед своей кончиной 85-летний Иван Васильевич был пострижен отцом Исаакием келейно в мантию. Напутствованный Таинствами Святой Церкви, он мирно почил о Господе.
В 1860 году скончался старец Макарий, отец Исаакий стал обращаться за советами к отцу Амвросию, под его руководством он прожил до самой кончины старца. А в 1862 году умер и настоятель Оптиной пустыни, архимандрит Моисей. Известно, что еще в 1860 году, предвидя близкий конец и зная о болезненном состоянии архимандрита Моисея, старец Макарий предпринял поездку к митрополиту Московскому Филарету, всегда особо благоволившему к Оптиной пустыни. Радушно принятый митрополитом, отец Макарий выразил ему свое желание, чтобы место настоятеля в Оптиной пустыни по кончине архимандрита Моисея занял скитский иеромонах Исаакий. Владыка вполне одобрил мнение отца Макария, с тех пор избрание отца Исаакия в настоятели было уже делом решенным. Как только слух об этом дошел до смиренного отца Исаакия, он тотчас отправился к старцу, прося в этом деле его совета и стараясь отклонить состоявшееся назначение. Но отец Макарий ответил ему: «Ну что ж, что ж? Если воля Божия будет на это и будут тебя избирать, то не отказывайся. Только не гордись! Иди!»
Но когда настал момент избрания нового настоятеля, большая часть братии проголосовала за скитоначальника отца Пафнутия. В меньшинстве, подавшем голоса за отца Исаакия, оказалась старшая и наиболее почитаемая часть братии. Владыка Герасим, викарий Калужской епархии, присутствовавший на выборах, был озадачен таким результатом. Он обратился к отцу Амвросию и узнал, что покойный старец Макарий прочил в настоятели отца Исаакия, такого же мнения был и сам отец Амвросий. Старец не участвовал в выборах, поскольку он обещал это отцу Исаакию, который не хотел для себя настоятельства. Тогда уже собственным решением владыка утвердил назначение на должность настоятеля отца Исаакия.
Во главе монастыря
Отец Исаакий принял обитель под свое управление в 1862 году, в возрасте 52 лет, прожив в ней к тому времени 16 лет. Начало деятельности нового настоятеля было осложнено тем, что избрание его произошло против воли большинства братии. Да и сам отец Исаакий не стремился к этому назначению. Оказавшись вскоре после вступления в должность наедине с владыкой Григорием, Калужским архиереем, отец Исаакий высказал ему свою скорбь относительно возложенного на него, против его воли, настоятельства: «Я лучше бы, Ваше преосвященство, согласился пойти в хлебню, чем быть настоятелем». – «Ну что ж, – ответил владыка, – пожалуй, пеки хлебы». – «А кто же настоятелем-то будет?». – «Да ты же и настоятелем будешь». На эти слова преосвященного о. Исаакий уже не нашелся что сказать.
Управление монастырем отец Исаакий осуществлял в соответствии с оптинским духом, которым проникся за годы жизни в обители под руководством старцев. Он ничего не делал без совета старца Амвросия, это было его главным принципом. Глубокая духовная любовь, полное доверие связывали старца и подвижника-настоятеля. В начале своей деятельности, взявшись с рвением за дело, отец Исаакий хотел было усилить строгость жизни братии, но его остановил отец Амвросий, понимая, что стремление к духовным подвигам не должно превосходить силы иноков, особенно новоначальных. Отец Исаакий беспрекословно повиновался и не стал вносить изменения в устав.
Всячески заботился отец Исаакий о сохранении между братиями мира, вразумлял враждующихся, склоняя к примирению. «Ах, братцы! Пожалуйста, кончите миром», – обращался он к упорствующим, и эти простые слова имели воздействие. Во всех трудных случаях он посылал иноков к старцу Амвросию, который поддерживал духовную жизнь иноков на той же высоте, как это было при его предшественниках. Благодатная сила, исходившая от старца, часто заставляла человека подчиниться его указанию даже против собственной воли.
Возлагая на старца духовное окормление братии, о. Исаакий и сам не оставлял заботы о возрастании иноков в христианских добродетелях. Его наставления были просты, но назидательны и действенны, потому что были следствием жизненного опыта и происходили от любящего сердца и искреннего желания добра духовным чадам. «Ну вот, брат, я тебя предупреждаю, а там смотри сам, чтобы мне за тебя не отвечать пред Богом», – нередко говорил он, глубоко сознавая ответственность настоятеля пред судом Божиим за каждого брата. Постриги и рукоположения совершались после должного испытания, настоятель обязательно сам внимательно приглядывался к каждому иноку, знал о его духовном состоянии. Он разъяснял братии, что постриг в рясофор или мантию – это не производство в чин, наподобие светских чинов, но образ смирения.
Особенное внимание обращал о. игумен Исаакий на посещение братией богослужений. Если замечал, что кто-то редко ходит на службу, то в трапезе обращался с увещанием ко всей братии: «Отцы святые! Забываете церковь. Надо знать, для чего мы пришли в обитель. Ведь мы должны за это пред Богом отвечать. Прошу всех вас не забывать храма Божия».
Одним из наказаний было лишение месячной порции чая. Отец Исаакий почти до самой своей кончины сам раздавал в начале каждого месяца чай и сахар братии, имея возможность таким образом поговорить с каждым, кого-то поощрить, а кого-то и поругать. Если кто-либо изъявлял неудовольствие и роптал на монастырские порядки, отец Исаакий обыкновенно отвечал: «Брат! Возьми мои ключи и начальствуй, а я пойду исполнять твое послушание». Однажды иноку, который старался уклониться от порученного послушания, он сказал: «Ну, смотри! Если не хочешь, то уже как сам знаешь». Этими простыми словами настоятель так тронул его, что тот, кинувшись в ноги, просил прощения и тотчас на все согласился. Тогда отец Исаакий с радостью благословил его и сказал: «Вот так-то будет лучше – повиноваться и отвергать свою волю. Будешь так поступать, и впредь во всем тебе будет хорошо и радостно».
За личные оскорбления он никогда не наказывал, стараясь по возможности вразумить обидчика. Один монах, отличавшийся тяжелым характером, явившись как-то к настоятелю, наговорил ему дерзостей и хотел даже ударить его по лицу. Но отец игумен спокойно сказал раздраженному монаху: «Начинай». Пораженный таким смирением, монах повернулся и быстро вышел. Сохранился и такой эпизод: послушник из ученых, уйдя из Оптиной пустыни, долго скитался по разным местам и через некоторое время опять явился к игумену Исаакию, наговорил ему дерзостей и закончил словами: «Вот ты игумен, а не умен». Спокойно выслушав эти речи, отец Исаакий, усмехнувшись, ответил: «А ты вот и умен, да не игумен».
Благоустроение монастыря
Игумен Исаакий не раз говаривал: «Я принял обитель с одним гривенником». Это было сказано совсем не «фигурально». Действительно, по кончине архимандрита Моисея в денежном ящике обнаружился только один гривенник, да и то потому только, что он завалился где-то в трещине. Кроме того, за обителью числился большой долг. Отец Исаакий очень сокрушался о том, как же ему управлять монастырем при таком долге и отсутствии средств. Но в самом начале его настоятельства последовала явная помощь Божия, которую отец Исаакий воспринял как вразумление и благословение на дальнейшую деятельность. Давний благотворитель обители оплатил долг, а другой жертвователь внес крупную сумму на содержание монастыря. Отец Исаакий в дальнейшем не переставал уповать на Промысл Божий, раскаявшись в своем малодушии. Когда материальные нужды обители так быстро разрешились, он воскликнул: «Господи! Я, неблагодарный, не имея на Тебя надежды, стал было сетовать, а вот уже и помощь Тобою послана». Хозяйственная жизнь обители при нем шла всегда благополучно. Здесь в полной мере пригодился его богатый опыт ведения хозяйственных дел, приобретенный в миру.
Игумен Исаакий завершил постройку храма во имя Всех Святых на новом кладбище. Во Введенском соборе были обновлены иконостасы, отреставрирована настенная живопись, каменные полы заменены деревянными. Позже были проведены работы по расширению Казанского храма.
С расширением обители требовала переустройства и монастырская рухлядная. Старец Амвросий давно хотел устроить церковь во имя своих святых – святителя Амвросия Медиоланского, в честь которого его нарекли в монашестве, и благоверного князя Александра Невского – небесного покровителя старца во Святом Крещении. На средства почитателей отца Амвросия старое здание рухлядной в 1885 году было перестроено для храма с двумя приделами в честь святых покровителей старца, а для рухлядной выстроили новое двухэтажное здание.
В 1874 году была построена и новая больница в два этажа, с церковью во имя св. Илариона Великого – инициатором в этом деле был скитоначальник отец Иларион, в старости страдавший тяжелой продолжительной болезнью. Игуменом Исаакием была также устроена книжная лавка – из неудобного помещения в святых вратах ее перевели в более подходящее место и расширили.
Настоятель не уставал заботиться обо всех нуждах обители. Им были приобретены лесные угодья и тем самым решена проблема с дровами для отопления и деревом для строительства, закончена постройка водопровода, куплена болотистая местность и посредством осушительных работ превращена в заливные луга, построен свечной завод. Хороший воск для изготовления свечей – по низким ценам, а иногда и в виде пожертвования – поставлял монастырю племянник настоятеля, с благоговейным почитанием относившийся к обители.
Главными помощниками настоятеля были казначей отец Флавиан и письмоводитель иеромонах Макарий (Струков), не жалевшие сил в трудах на благо монастыря. Игумен Исаакий поощрял стремление отца Флавиана разводить в обители сады и огороды. Места, заваленные прежде мусором, были тщательно расчищены, удобрены и на них посажены фруктовые деревья, устроены грядки.
Но деятельность игумена касалась не только нужд монастыря и братии, при нем паломники в обители встречали поистине отеческую заботу. По распоряжению отца Исаакия было построено новое здание гостиницы и благоустроены старые гостиницы у святых врат. Для монахинь, во множестве приезжавших к старцу Амвросию за советом, было построено отдельное здание, где они могли останавливаться бесплатно. Всем посетителям в книжной лавке бесплатно раздавались иконочки и недорогая душеполезная литература на память о посещении монастыря.
Монастырь поддерживал нуждающихся – и милостыней, и разнообразной помощью. Для странников, убогих и неимущих о. Исаакий построил особое здание странноприимной, где по его распоряжению кормили каждую субботу около 300 человек, раздавая при этом милостыню от 10 до 15 рублей каждому нуждающемуся. Кроме того, каждый день после братской трапезы предлагалась безвозмездно трапеза посетителям. Строевой лес, который после приобретения новых угодий у обители был в достатке, игумен бесплатно давал бедным крестьянским семьям на постройку домов.
Когда отец Амвросий занялся устроением Шамординской обители, он стал часто отлучаться из монастыря, а потом и совсем переселился в Шамордино. Отцу Исаакию, привыкшему, что любимый старец всегда рядом и к нему незамедлительно можно обратиться по любому вопросу, тяжело было в разлуке со своим духовным отцом. Но вслед за отцом Амвросием он стал относиться к Шамордино как к своему детищу, после кончины старца защищал сестер, во всем оказывал им поддержку. Даже когда владыка Виталий, не благоволивший к Шамординской обители, пытался препятствовать той помощи, которую Оптина оказывала подопечному молодому монастырю, игумен Исаакий, не боясь недовольства владыки, продолжал оказывать содействие сестрам обители – направлял туда духовников для окормления сестер, входил во все их нужды.
Многолетняя деятельность игумена Исаакия на благо обители не осталась незамеченной. Неоднократно он был поощрен различными церковными наградами. Но нелицемерное смирение и скромность никогда не позволяли ему превозноситься какими-то отличиями. Когда в 1872 году его хотели возвести в сан архимандрита, он уклонился от этого «повышения», и лишь в 1885 году, уже не спрашивая его согласия, отца Исаакия произвели в архимандриты.
В конце жизни пришлось перенести ему и поношение. Преосвященному Виталию стали поступать доносы, будто оптинский настоятель отец Исаакий за старостью неспособен к управлению монастырем. После дознания и единогласного подтверждения всей братии, что «настоятель их примерный и они желают пребывать под его руководством до самой его смерти», Преосвященный Виталий выдал о. Исаакию письменные на него доносы, обещая строго наказать виновных. Но тот со слезами просил владыку никого не наказывать.
Духовный облик архимандрита Исаакия
Игумен Исаакий, по воспоминаниям, производил впечатление сурового монаха. Он был молчалив, на людях взор его обычно был опущен, впервые видевшие настоятеля даже поначалу побаивались его строгого вида. Но главным его свойством была удивительная простота во всем. В своей повседневной жизни он ничем не выделялся среди братии. Одевался, как и все, – носил старый поношенный подрясник. На трапезу ходил вместе с братией, никогда ему не готовили пищу отдельно. Обстановка его жизни была аскетичная. Отец Исаакий занимал две комнаты в настоятельских покоях – одна служила спальней, другая – молельной. В спальне стояли простая кровать с жесткою постелью и конторка, за которой он занимался делами. На ней стояли часы, доставшиеся ему от архимандрита Моисея, с надписью: «Не теряй времени».
Отец Исаакий избрал лучший способ воспитания и назидания иноков – собственным примером. Его строгость к себе поражала всех. Отец Исаакий вставал в полночь, исполнял положенное в скиту келейное правило и затем уже шел к утрене. Будильщик никогда не заставал его спящим. К ранней обедне он ходил постоянно, поминал во время проскомидии всех своих родственников и благодетелей обители. Во время поздней обедни и после полуденного краткого отдыха принимал посетителей, занимался делами обители, а при первом ударе колокола к вечерне спешил опять в храм. Посты он соблюдал со всей строгостью. На первой седмице Великого поста, даже в старости, всегда сам читал канон Андрея Критского. Постовое богослужение он особенно любил. До последних дней сохранил красивый густой низкий голос, его чтение в храме всегда было отчетливым, внушало благоговение к службе.
Переселившись поневоле в монастырь из скита, отец Исаакий с грустью вспоминал об уединенной жизни. Как-то к нему пришел один из новоначальных, прося определить его в скит. Настоятель, похвалив его намерение, сказал: «Это хорошо. Помоги тебе Господи! Скит – тихое пристанище. Я сам прожил в нем 16 лет и опять пошел бы туда, и оставил бы свое начальство; блаженны дни, которые я провел в скиту».
Занимая высшую должность в монастыре, отец Исаакий никогда не мог позволить себе и мысли принять какое-либо решение без благословения старца. Именно на этом и созидался тот особый оптинский дух, производивший неизгладимое впечатление на всех посетителей монастыря. Подчинение всей братии – от настоятеля до последнего послушника – старцу, это подчинение Божией воле, открываемой через старца. Человеческие рассуждения, помыслы, соображения в разрешении вопросов монашеской жизни, таким образом, исключаются.
Каким путем о. Исаакий достиг благодатного смирения, видно из его слов иноку, спросившему, как победить гордость: «Как победить? Для этого необходимы борьба и самопонуждение к смирению. Это не вдруг приходит, а со временем. Это то же, что пролить кровь. Проси Бога. Постепенно будешь осваиваться со смирением, а после оно и в навык обратится». Сохранились яркие эпизоды, из которых очевидно было, что смирение в душе отца Исаакия действительно уже обратилось в «навык». Однажды совершались в обители похороны. Отец Исаакий не поспел вовремя прийти к могиле и пробирался сквозь густую толпу братии, чтобы проститься с усопшим. Взяв одного из них за рукав, отец Исаакий хотел с его помощью подняться на насыпанную при могиле землю, но тот, не заметив настоятеля, сильно оттолкнул его, так что отец Исаакий чуть не упал, но при этом нисколько не смутился, отошел в сторону и стал смиренно ждать своей очереди. Когда наблюдавшие это посетители выразили свое удивление, некоторые из братии заметили: «Да мы никогда не видали, чтобы он за подобные поступки когда-либо с кого взыскивал; по делам он наш начальник, а так держит себя как брат». Отец Исаакий никогда не выделял никого из братии, чтобы не смутить остальных, но умел незаметно для остальных проявить внимание к немощным, болящим, пожилым монахам, оказывая им помощь и снисхождение.
Игумену Исаакию довелось управлять монастырем, когда в обществе стали распространяться вольнодумие, неповиновение начальству. Поступавшие в обитель нередко были уже заражены этой духовной болезнью своего времени. Отец Исаакий внушал новоначальным необходимость смирения и послушания для христианина. Если провинившийся брат искренно раскаивался, настоятель никогда не припоминал ему вины. Но если послушник проявлял упорство, дерзость, неповиновение, игумен, не смущаясь, исключал его из братии, чтобы не нарушать установившийся порядок и не смущать новоначальных.
Братия очень любила своего игумена, это проявилось и в том, что между собой насельники называли отца Исаакия «дедушкой». Сохранились многочисленные свидетельства молитвенной помощи настоятеля своим подопечным. Многие признавали силу и действенность его слова, часто иноки, входя к нему расстроенными, выходили от «дедушки», забыв все свои скорби. «Какие у нас скорби? – говорил отец Исаакий, – у нас не скорби, а скорбишки. Вот в миру так скорби: жена, дети, обо всем забота; а у нас что? Полно Бога гневить, надо только благодарить Его; живем на всем готовом». Если он обращался к человеку с наставлением, оно всегда было глубоким, мудрым, полезным для души. Одна из образованных посетительниц после беседы с отцом Исаакием спросила: «Батюшка, а в каком университете вы воспитывались?». Удивленный таким неожиданным вопросом, отец Исаакий сообщил ей, что не заканчивал никаких учебных заведений. Когда он рассказал об этом старцу, оба они от души посмеялись над этой сценой.
Последние дни и кончина архимандрита Исаакия
На состоянии отца Исаакия, даже в преклонные годы отличавшегося хорошим здоровьем и бодростью духа, тяжело сказались сначала отъезд старца Амвросия в Шамордино, а затем и его кончина. Все годы настоятельства он был «при старце», руководствуясь его помощью, советами. Эти события повлияли и на дела обители – после смерти старца Амвросия паломников стало меньше, сократились и пожертвования. Поддерживать хозяйство большого монастыря было уже непросто.
Вследствие этих обстоятельств с архимандритом Исаакием случился первый удар, правда, легкий, больной вскоре оправился. Но здоровье его пошатнулось. Он пожелал келейно принять пострижение в схиму, которое совершил братский духовник, скитоначальник отец Анатолий. В июне 1895 года у него началась предсмертная болезнь – дизентерия, настоятель-подвижник начал заметно слабеть и готовиться к исходу. Братия, видя состояние игумена, тяжело переживала его болезнь, насельники стали приходить, чтобы получить последние наставления и напутствия. Старец каждого благословлял иконой, говорил слово на пользу. На просьбу указать своего преемника отвечал: «Матерь Божия Сама укажет вам игумена». Во все время болезни он выслушивал келейное правило, а за две недели до кончины ежедневно причащался Святых Христовых Тайн. К медицинским средствам он не прибегал, хотя в начале болезни по настоянию братии и пригласил однажды врача из Козельска.
Стояло жаркое лето, больному было душно лежать в келлии, он пожелал быть на воздухе. Его постель поместили во дворе настоятельского корпуса, под тенью большого дерева. Сюда стекались для прощания с ним как братия, так и посетители. Трогательно было видеть подвижника, окруженного толпой народа, с замиранием сердца ожидавшего, когда можно будет подойти к нему под благословение и получить духовное назидание. Последнее его наставление ко всем было следующее: «Живите по совести и просите помощи у Царицы Небесной, и все будет хорошо». Многие из прощавшихся с ним плакали.
20 августа последовал еще один удар, после этого отец Исаакий уже не мог говорить. Его перенесли в настоятельские покои, знаками умирающий выразил желание причаститься Святых Христовых Тайн, что и было исполнено. В таком положении отец Исаакий провел еще два дня, не теряя сознания и постоянно перебирая четки с молитвою. 22 августа в 8 часов вечера он мирно почил о Господе в возрасте 85 лет.
На следующий день тело почившего настоятеля торжественно перенесли в церковь. 24 августа, по совершении Божественной литургии, был совершен чин погребения. Тело новопреставленного архимандрита Исаакия было предано земле в Казанском соборе, у правой стены за клиросом.
Завершим жизнеописание старца Исаакия словами иеромонаха Трифона, произнесенными во Введенском соборе Оптиной пустыни на заупокойной службе в девятый день по кончине архимандрита Исаакия: «Но вот жизненный подвиг его окончен, окончена тяжелая борьба со страстями и похотьми, очищено сердце, пора испытаний прошла... И теперь, уповаем, возлетел он в светлые небесные обители, оставив нам в наследие те начала, какими достигается чистота сердца и зрение Бога – отсечение своей воли и умерщвление страстей подвигами. И пока они будут тверды среди иноков, будет тверда и Оптина пустынь. И в памяти их да утвердятся и укрепятся они в ней навеки. И это будет лучшей ему наградой, ибо верим и надеемся, что и с высоты небесной он будет взирать на чад своей обители и радоваться и веселиться их духовному преуспеянию и исканию себе спасения».
