Потом позвонила дочери, которая живет неподалеку, просила, чтобы она спрятала детей. В это время самолет пошел на разворот, и она увидела падающие снаряды, потом послышались разрывы, а за ними звон падающих в домах стекол.
8 июня во время авианалета украинские нацисты сбросили на город три бомбы. Одна упала на террикон, другая попала в ствол шахты, а третья – в автозаправку.
Тогда уже было ясно – киевская власть объявила войну Донбассу. Потом были обстрелы «Градами». После каждого на улицах и во дворах мирной и уютной до войны Петровки оставалось от 9 до 14 трупов. Попавших под обстрелы «Градов» и «Смерчей» десятками увозили в больницу, и многим из них суждено доживать свою жизнь калеками.
…Мы встретились с Тамарой Дмитриевной в сквере возле Дома правительства ДНР. Невольно вспомнились весна и лето 2014 года. Как рвались сюда банды вооруженных нацистов и радикалов, жаждущих устроить на Донбассе хаос, как они получили отпор от жителей, объединившихся и ставших стеной на защиту города. Именно здесь молодые ребята тогда стали записываться в ополчение, потому что понимали, что в Киеве к власти пришли марионетки, управляемые США, а Америке нужна война.
- Тамара Дмитриевна, расскажите о Ване: как он попал на фронт, была ли у него военная подготовка?
- Ваня после школы выучился на электрослесаря, работал на шахте «Трудовская». Работа ему нравилась, но потом начались сокращения, и он перешел на СТО. Это было перед самой войной. Он даже в армии не служил, не взяли по состоянию здоровья. А тут говорит: «Иду в ополчение, буду вас защищать, чтобы ни тебе, ни сестрам моим не пришлось прятаться от снарядов». Честно говоря, иного я и не ожидала. Когда 12 лет назад умер отец Ивана, сын решил, что должен взять на себя всю ответственность за меня и сестер. У него всегда было обостренное чувство справедливости. У меня, кроме Вани, еще четыре дочери.
Сначала Иван пошел в комендатуру, взяли его в учебку. Он ведь и стрелять не умел, нужно было учиться. Может, в тире когда-нибудь приходилось нажимать на курок - вот и вся практика. После Нового года целый месяц был дома. Я уж решила, что сын передумал идти на фронт, поскольку военное дело не всем дается. Потом он вдруг говорит, что хочет пожить у своей сестры в Буденновском районе. Я согласилась, ведь Буденновка тогда уже была тыловой территорией, а Петровка – под вражеским огнем. Оказалось, Ваня меня не хотел расстраивать, он к тому времени записался в батальон «Восток». Сын тогда сказал: «Понимаешь, мама, если бы сейчас не только я, мои друзья, а все мужчины встали на защиту Донбасса, мы бы врага победили». Вот такой он был.
- Он вам рассказывал о войне?
- Очень мало. Когда приходил домой, а это было нечасто, всегда произносил одну фразу: «Все нормально». Как будто на работу ходит, а не туда, где летят снаряды и каждую минуту могут убить. Их часть стояла между аэропортом и Жабуньками, поэтому редко какой день обходился без перестрелок. Мне он говорил, что стоит на блокпосту, и больше ничего. Я догадывалась, что это не так. Как оказалось, сыну не раз приходилось вступать в бой, ведь за дежурство на блокпосту награды не дают, а Иван посмертно был удостоен медали «Защитнику Отечества».
- Когда сын был на Жабуньках, видеться приходилось?
- Редко. В основном мы общались по телефону. Как-то Ваня мне звонит не со своего телефона, говорит: «Мам, под дождь попал, мобильный намочил, не работает, выручай». Дома был свободный аппарат. Купила симкарту, пополнила счет – и поехала на железнодорожный вокзал. Там мы с ним условились встретиться. Недолго поговорили. А то как-то от дочери ехала. Позвонила Ване, он на базе был в это время. Как раз по дороге, заехала. Вот так урывками и виделись.
- Тамара Дмитриевна, как погиб ваш сын?
- Это было 9 мая. Мы с внучкой Сашенькой пошли в парк. Позвонил Ваня. Он последнее время сам звонил, говорил: «Я сам на связь выходить буду. А то получится, что ты позвонишь в неудобное время, а я не смогу говорить». Он звонил три раза в день. Но что такое «неудобное время» на войне, я понимала. Однажды Ваня со мной разговаривал, и слышу, он кричит другу: «Кукушка работает!». Я уже знала, что это снайпер.
В тот последний день Иван рассказал, что сейчас отдыхает, готовится к ночному дежурству, у них в части теперь появился старенький телевизор, и он смотрит парад. Поздравил нас с праздником. Но на душе у меня было неспокойно. Сон плохой приснился, будто выпал здоровый зуб, а вместо крови – пепел. Я все себя утешала: раз крови нет, значит, с родным человеком ничего не случится. Но в войну и кровь превращается в пепел.
С 9 на 10 мая я ночевала у дочери, но Ваня не позвонил. Поздно вечером я все-таки набрала его номер, но он не отвечал. Уснуть уже не могла, а с первой зорькой отправилась домой, в надежде, что он там. По дороге позвонила старшая дочь, которой сообщили о гибели Вани. Так я и узнала, что больше нет моего сыночка.
Ребята, которые с ним воевали, рассказали, что 9 мая, в половине восьмого вечера, им поступила команда «в ружье!». Противник пошел в наступление. Они только поднялись – и стал стрелять снайпер. Иван ранило в голову. Его ребята на руках до «скорой» несли. Он умер уже в машине, на руках у друга Сережи Любасика, позывной Ежик. Снайпер стрелял с большого расстояния, поэтому пуля не прошла навылет. Это потом экспертиза определила.
- Говорят, у аэропорта работали литовские снайперши.
- Да, это были они. Накануне та же снайпер таким же выстрелом в голову убила их командира с позывным Ара. А следом – Ваня. Ребята рассказали, что они долго потом за ней охотились, но все-таки вычислили и ликвидировали. Больше не стреляет, но ведь ребят не вернешь.
- С похоронами вам помогли?
- Помогли ребята из «Востока». Ванечку похоронили рядом с отцом. Мы, конечно, знаем, что есть Аллея Славы. Но ездить очень далеко, а тут рядом.
- Как вы теперь живете, ведь Петровский район обстреливают до сих пор?
- Живу я теперь одна. У дочерей свои семьи. Когда начинаются жуткие обстрелы, еду к кому-то из них ночевать - в Кировский район, поближе к центру, или на Буденновку. Наша улица Первомайская находится недалеко от автостанции «Трудовские». Это место обстреливают постоянно. Рядом с моим домом все в руинах. У соседей и дом поврежден, и летняя кухня с сараем полностью разрушены. Мы видим, откуда нас обстреливают. Это направление Красногоровки. Но я не хочу никуда переезжать, это мой дом, мы его строили на свои заработанные деньги. Теперь этот дом – блокпост на моей земле. Когда становится невыносимо, опускаюсь в подвал. Вот так и живу.
Но вы знаете, сейчас даже на окраины возвращаются те, кто уехал на Украину. Там стало плохо, людей пособий лишают, цены растут. Но все-таки главная причина – люди хотят жить в своем доме. Разве только семьи с маленькими детьми еще не вернулись. С детками тут нельзя.
- Тамара Дмитриевна, вы воспитали сына настоящим человеком, который погиб за Отечество. Вам сейчас оказывается какая-то помощь?
- Можно сказать, почти не оказывается. В самом начале выдали 10 тысяч гривен. Вот и все. Помощь обещают после того, как будет закон о статусе участника боевых действий. Его все никак не напишут. Но ведь наши ребята пошли защищать родную землю, не ставя никаких условий.
Этой зимой еле добилась, чтобы привезли угля и дров. Я ведь прописана в другом районе, но живу тут с 1978 года. Меня все знают, и в исполкоме тоже. Приду, говорят: не положено. Даже вспоминать не хочу, какого здоровья мне стоил этот уголь. А вместо полутора кубов дров привезли один.
В этом году ко Дню обеды обещали за погибших выплатить по одной тысяче рублей, но уже и 9 июня прошло, а мы – матери и вдовы – так ничего и не получили. Но самое тяжелое испытание – это гибель Вани.
- Сколько ему было, когда погиб?
- 28 лет. Жаль, что жениться не успел, не оставил мне внуков. Думал, что все еще впереди. От дочерей у меня семь внуков. Мы большая и дружная семья, помогаем друг другу. Но сын был один-единственный. Первое время не знала, как жить. Стала знакомых просить помочь устроиться хоть на какую-то работу, чтобы с ума не сойти. Я ведь пенсионер, а теперь и молодым найти работу непросто. Идет война, стоят многие предприятия. Но мне помогли, работаю санитаркой в больнице имени Вишневского. Теперь я помогаю людям облегчить их страдания, и на душе становится легче.
