Донецкое солнышко ласково греет промерзшую землю. Нежно и осторожно тает обугленный чернозем возле аэропорта, оседают вздыбленные края воронок. А на центральных улицах — покой и тишина, словно и не было войны. Словно и не было визга мин и снарядов, не прятались по подвалам мирные дончане, не возили мертвые тела из зоны обстрелов…
Статные парни в «горках» и камуфляже нежно обнимают за талии подруг. У некоторых – отчетливо округлившиеся животики: ждем пополнения новых дончан, детей войны и детей победы над силами зла. Какими они вырастут, эти новые дончане? Будут ли достойно хранить в памяти своей подвиг отцов, как мы храним в нашей памяти подвиг наших дедов? Конечно, будут. Ведь иначе нельзя.
По трассе с шумом и скрежетом пролетают пыльные зилы и уралы с покусанными осколками бортами. Открываю купленную только что бутылку минералки «Аксинья». Производитель - Ростов-на-Дону. Хороший город, мирный и родной во всех смыслах.
Проезжаем мимо блокпоста армии ДНР. Улыбаюсь усталым сосредоточенным бойцам, а потом замечаю дорожный указатель: «ДОНЕЦ_К» — мягкий знак замазан, чтобы превратить украинское название в русское.
А под указателем сидит-греется на весеннем солнышке толстый полосатый кот, наверное, любимец блокпоста. Картинка, словно с демотиватора! Не хватает лишь облачка с надписью «Спасибо, что я больше не кiт». Боец смотрит, как я смеюсь, и хохочет в ответ, хотя и не понимает повода. А кот, кажется, все понял. Он сворачивается в клубок и нервно поводит ушами. «Не дай Бог, если я снова стану кiтом»…
Госпиталь встречает нас приторным запахом, который, единожды ощутив, уже ни с чем не перепутаешь. Это запах крови. Две санитарки поют пол, собирая тряпками бурые пятна. Каталка в углу — вся в кровавых разводах.
— Кто? Сколько?
— Двое. Марьинка. Снайпер. Один в бедро, артерия. Второй рука, пуля со смещенным центром, угроза ампутации. Одному ополченцу - сорок, другому 53.
У двери в операционную сидит усталый боец в полной выкладке с оружием.
— Засекли мы потом этих тварей, отработали.
По коридору везут юного бойца. Совсем пацан, лицо тонкое, черные глаза горят лихорадочным огнем. Летний камуфляж висит мешком на худых плечах. Обе ноги в сочащихся кровью бинтах. Санитарка пропускает его, отставив ведро с окровавленной водой в сторону, печально вздыхая, глядит вслед худенькой фигурке в инвалидном кресле. Еще раз вздыхает, украдкой смахивает слезу и продолжает яростно драить коридор.
У входа курят усталые хирурги. Подкатывает сразу две скорые. Врачи щелчками отправляют окурки в урны и спешат внутрь, на ходу застегивая халаты.
Донецк не сдается, борется. Я счастлива, что живу в родном городе. Война закончится, а люди – люди останутся.
